Восточная Пруссия, Герингов лес

12.02.45
Все еще без машин, в лесу, в землянках. Рыли на скорую руку, не думали здесь задерживаться, а оказалось — напрасно. Вез удобств плохо. Старшина, обещавший скорое переселение в приличное жилье, все никак не подыщет. Однако надежду не теряем, бюргеровских поместий окрест много, хозяева давно смазали пятки. А пока пожинаем плоды трудов своих — в тесноте, холоде и сырости. Сушняка в лесу почти нет, дожди беспрерывные.

Это не у нас в России, где зима как зима. А тут начальство еще занятия выдумало. Третий день тактику отрабатываем — «пеший по танковому», ну прямо, как в училище! Разница лишь — там отогревались после занятий, обсушивались и спали в тепле, а тут — день под дождем, вечером — в сырой землянке. К утру нахолодится так, что кажется снаружи лучше. Но это только кажется: как выскочишь, сразу атакует Восточно-прусская сырость. Бр-р!

Однако приспособился. Когда через чур мерзко, начинаю вспоминать проклятый август 44-го и становится легче: здесь хоть укрыться есть где, а тогда, по дороге на Мслодечно и пехом и в вагонах из под угля под беспрерывным проливным дождем. Где ребята, бедолаги, мерявшие километры со мной (или — я с ними?) по тем дорогам, и в холод и в голод. Толя, Юра, Миша Соколов? Живы ли? Обещали писать, да где тут! У самого третья полевая почта сменилась.

ЭХ, погреться бы! А еще лучше — в баньку косточки прогреть, от этих проклятых сороконожек избавиться. О, не успел подумать, как зашевелились, сволочи словно поняли. Скорее бы от них избавиться.

20.02.45 г.
Печальную новость сообщил нам вчера вечером замполит Ивашкин. Погиб Черняховский, командующий нашим фронтом. От шального снаряда. Один единствен­ный осколочек и — в сердце.

Случилось это позавчера возле Мельзажа, поганенького немецкого городишки. Ехал на встречу с командующим 3-й армией Горбатовым уточнить обстановку. И — уточнил. Нелепо, глупо погиб. Машину даже не поцарапало, а командующему прямо в сердце. Судьба, рок, думай как хочешь, но глупее смерти не придумаешь.

Тяжело, жалко, говорят самый молодой из командующих фронтами. Но, война не разбирает, и никого не щадит.

25.02.45 г.
Чудесный денек сегодня, настоящий праздник! Наконец дождались бани! Это со­бытие заслуживает особого внимания. Итак, на занятиях в лесу наткнулись на развалюху-сарай, старшина организовал бочки из под солярки, запасся водой, а мы два дня заготавливали дрова.

Пару бочек оборудовали под прожарку белья, гимнастерок и пару — для воды. День — как по заказу, солнечный, с морозцем. Правда, был ветерок и са­райчик продувался со всех сторон, но все равно помылись классно!

Чтобы чего не отморозить, вертелись у бочки то передом, то задом, а «раздевалка» — на хвойных ветвях снаружи, на снегу. Белье слегка сыроватое, без утюжки, зато пахнущее хвоей и чистое, без сороконожек! А гимнастерки пропарились отменно! Правда, тоже пропитались паром изрядно, сушить приш­лось собственным телом, под шинелью (не шибко тоже сухой), но что это по срав­нению с мировой революцией, как говорил Нагульнов, сущие пустяки.

Да, немного солдату надо для полного счастья. Настроение у всех поднялось пошли подначки, розыгрыши. Начавшиеся еще в предбаннике, продолжаются и сейчас, в землянке.

Больше всех достается Серегину. Уж больно он у нас флегматичный, спокойный и, кажется, без чувства юмора. Но на ребят не оби­жается, молодец. И строчит все письма девчатам, стахановкам производства. Навырезал их портреты из газет, невесту подбирает. Гришка Смирнов предла­гает для надежности послать самой красивой из них свою фотку (а он у нас красавец!), клюнет, говорит сразу. Все ржут, а Серегин невозмутим.

Спать бы пopa, но где тут! Еременко скребет щетину трофейной безопаской, лезвие напрочь тупое, не раз уже порезался, но скребется и что-то даже под нос напевает.

А под шинелью все еще сыро. Зато спокойно, нет проклятых насекомых!

Мне бы написать домой, поделиться радостью. Нет, лучше завтра, в дежурство. А сейчас спать.

1.03.45 г.
Что-то писем долго нет, здоровы ли? Свое отдал «почтарю» два дня назад. Через месяц получат?

Вот и выбрались мы, наконец, из землянок. Зажили — лучше не придумаешь! Подобрал-таки старшина особняк: несколько квартир в отдельных домиках; есть сараи, конюшня, коровник (полусгоревший, с коровами на цепях, но об этом ниже). Подсобные помещения могут пригодиться, если старшина обзаведется хозяйством, Я раздобыл матрац на пружинах, перину, и — коврик для ног. Гриша Смир­нов притащил зеркало-трюмо и теперь половину свободного времени-перед ним.

С нами еще Петр Москвин и Гриша Нечаев. У других теснее, по шесть, семь чело­век. Да и домишко наш самостоятельный, в сторонке от высокого начальства.

Но ухо надо держать востро: до нас тут жили братья-славяне. Уходя, оста­вили раненых с небольшой охраной, ведь кругом лес, недобитых немцев еще хва­тает. Но — не убереглись, видно напали на ребят ночью, внезапно. Всех пере­били. Жуткая картина: солдатики наши, в гимнастерках и без, в бинтах, лежат окрест домов, то тут, то там. Отстреливались, пытались видно убежать, но…

Похоронили бедолаг, отписали родным, чьи адреса обнаружили на конвертах писем. К сожалению, многие были без гимнастерок, видно немцы прихватили с собой. Покоятся теперь в безымянной могиле. Сколько же нас, таких бесфамильных. зарыто на чужбине! И родные никогда не узнают, где их детки лежат.

В записной книжке одного из бедняг наткнулся на Бернэсовскую песню из кинофильма «Два бойца» — «Шаланды полные кефали…» — И вспомнилось мне, как снимали эту картину в Чирчике в 1942 году, и как заставили нас, курсантов 9-й роты ходить в атаку под дождем со снегом да пронизывающим Чирчикским ветром из ущелья! Было воскресенье, другие роты отдыхали, а мы мокли. А потом чистились от налипшей грязи и — проклинали режиссеров к всех киношников. Держа в руках записную книжку бойца, которому теперь со­вершенно безразлично ВСЕ на этом свете, я поразился, вдруг, мысли, — как же могут переплетаться судьбы, события, чуть коснувшиеся своим крылом того или иного из нас и свести воедино, чтобы напомнить давно напрочь забытое, и где? При каких обстоятельствах!

2.03.45 г.
Вчера, под впечатлением тягостных раздумий о судьбах человеческих не записал о новом знакомстве. Состоялось оно в первый же день переезда.

Наведя порядок в квартире, открываю одежный шкаф, а в нем — собака! Гро­мадная овчарка, кобель. И как он туда забрался? Скорее всего, немцы загнали, когда уходили. Видно, события, обернувшиеся трагедией для наших братьев — славян, напугали его до чертиков: в глазах дикий страх, морду пытается уткну­ть в угол шкафа. На мои слова не реагирует, не понимает, а я по-не­мецки ни бельмеса, контакта не получается; выходить боится, выгнать жалко, а приручить хочется, люблю собак, особенно овчарок. Долго уговаривал, прита­щил даже из кухни корку сыра, сую под нос. Голод — не тетка, начал было при­открывать рот, но в это время кто-то во дворе взорвал гранату. Взвизгнул, подскочил, рванулся к дверям, лапами на нее и — был таков. Больше его не видел. Жаль, хотел познакомиться поближе.

Ребята не разделяют моих чувств — кабыздох, он и есть кабыздох! Жиганов, так вообще готов был пристрелить. Видно, своих не было, не любитель.

3.03.45 г.
Вчера, в дежурство, подходя к кухне, был приятно удивлен — из темноты с лаем появился знакомый пес! Надо же! Как полноправный хозяин. Правда, лаял не очень уверенно, да и ретировался быстро. Может, узнал меня?

Повар обнаружил его в сарае. Приласкал, накормил, теперь служит на кухне. Приятно, что есть у нас любители животных, не все такие, как Жиганов. Повару посоветовал держать пса на привязи, не ровен час, наскочит на кого из ребят. Не дай бог на Жиганова.

А старшина молодец! Коров откуда-то пригнал, восемь штук! Теперь обес­печены и молоком и мясом. Мычат, правда, дико, видать не доены, но это пустяки, среди нас спецов много, быстро выдоят!

Ходят слухи — скоро получаем машины и — прощай тогда комфорт и все остальное.

13.03.45 г.
И вот снова на колесах, вернее, на гусеничном ходу. Танки с экипажами прибыли из Нижнего Тагила. Разгрузка шла в Тапиау, небольшом городишке. что от него осталось. опасаясь бомбежки, быстро переправились в лес, хотя погодa была нелетной — валил снег. Но кто их фрицев знает, есть же ассы.

Перегнав машины, начали знакомиться с ребятами. Командиры экипажей почти все были заменены нашими. Один лишь лейтенант Антипов упросил комбрига, оставили в части. — «Не для того кончал военное училище, чтобы по резервам отсиживаться». — В общем, захотелось парню повоевать. Мне он понравился, свой­ский парень. Заменили в его экипаже лишь механика, отправили в госпиталь, похоже, воспаление легких. Простыл в дороге. А Антипову дали нашего — Бута Николая, засидевшегося в резерве.

Остальным командирам машин повезло меньше (или — наоборот?), все — в ре­зерв фронта. Похоже, для них война кончилась, не начавшись. Но ребята не в обиде. Хотя поглядывая на нас, наши ордена, завистливых взглядов не скрывали, К вечеру познакомился со своим новым экипажем. Все ребята понравились Их лейтенант, Егорычев Павел, решил было, как и Антипов, упросить комбрига оста­вить его в экипаже, но потом передумал: «Как скажут, так тому и быть, не буду испытывать судьбу». — И правильно.

Обмахнулся с ним одежкой — он мне заячий жилет, а я ему гимнастерку, новенькую, из английской шерсти. Остались оба довольны, а хлопцы шутили: ему для танцев в аккурат, а вам, товарищ лейтенант, сподручнее воевать в жилете. Что ж, они правы. Ведь и я, меняясь, думал о том же.

17.03.45 г.
Четвертые сутки в лесу. Рядом аэродром. И днем и ночью рев моторов и у них, и у нас. Мы обкатываем свои  машины, прогреваем, выезжаем на учебные занятия, а они — бомбить Кенигсберг, ежедневно, по многу вылетов. Настроившись на их волну, интересно слушать, как в воздухе порой возникаем между ними перебранка и сочный мат в адрес друг друга. Это «старички» обка­тывают, вернее облетывают молодежь из нового пополнения.

Скоро предстоят трудные денечки и для нас. А пока — работа и работа, техника любит уход! Драим, чистим после каждого выезда до изнеможения. Об удобствах недавней жизни — одни воспоминания.

С приходом техники начались ЧП. Самое страшное произошло на марше — погиб лейтенант Антипов. Знать бы ему, что уготовила судьба, ехал бы сейчас куда-нибудь за новыми машинами или в резерв. Погиб нелепо, а виной всему нарушение дисциплины на марше и не нами, а каким-то пехотным генералом. Решил обогнать нашу колонну на узкой дороге, когда появилась вдруг встречная автомашина. Он на своем виллисе вклинился между танками, чуть не был раздавлен. Машина Петренко успела затормозить, а вот Бут, механик Антипова, врезался в  Петренко, слишком близко шел, не держал дистанции.

Результат — полетел кронштейн у направляющего колеса. Оставили Антипова (должен был отремонтироваться в ближайшем населенном пункте, подойдет ремлетучка), а сами продолжили марш. Уже в лесу, на месте узнаем: Бут задавил своего командира. Оказывается, до населенного пункта (3-4 км)командир решил ехать на крыле, в машину не залез, Бут развил скорость, «раненая» машина стала забирать вправо, задела за дерево и — командир сорвался с крыла.

Винят Бута, самого Антипова, а ведь главный виновник генерал, не имевший право нас обгонять на той дороге.

21.03.45 г.
Снова ЧП, но уже со мной, спать не могу, сил никаких нет, так устал, а в голове все прокручивается и прокручивается произошедшее. Днем «воевали», нужно было «штурмовать» безлюдный населенный пункт за железной дорогой. От исходной точки до полотна дороги метров 700, местность ровная, почва от постоянных дождей раскисшая, но покрыта тонким ледком и запорошена снегом.

После рекогносцировки, по машинам и — вперед! Меся грязь, устремились к ж.д. полотну, все машины идут ровно, а мы отстаем. Кричу механику: «Жми, жми», — а он — «Не тянет!» Кое-кто еще на насыпи, огонь открывают, а мы плетемся, ползем. Вдруг потянула, пошли ровно, захлопываю люк, готовлюсь к стрельбе, но через мгновение куда-то проваливаемся, летим вниз! А-а-а, канал, будь он проклят! Предупреж­дали ведь, с левой стороны по ходу — канал. Механик забыл, да и я тоже, с этим отставанием. Вот он и ввернул, как ему показалось, на более гладкую дорожку… Хлюпнулись в него по всем правилам: захлестнуло по башню так, что радист с механиком через наши люки как пробки выскочили!

Вытаскивали нас тремя танками, двумя — не вышло, тросы порвались. Что комбат говорил — лучше не вспоминать.

В лесу, под утро, в конец обессиленные (приказано было выдраить машину до блеска!), ко всему безразличные, лежим возле своей машины у затухшего костра. Настроение — жить не хочется. И вдруг неожиданная поддержка от взвода разведки, Айдиняна, дежурившего по части. Подойдя к нам (я грешным делом подумал: «Еще один моралист».),он рассказал, как с ним приключилась подобная история, да не где-нибудь, а в бою, под Шауляем. Залетели они в болото, два дня сидели, кру­гом немцы, но спасибо соседям из 117-й, вырулили. А я подумал — спасибо тебе, свежие силы придал нам.

22.03.45 г.
И у меня, наконец, праздник! Сразу три письма: два из дома и от Васи из Чирчика! Рад за них, все у всех хорошо. Мама переживает, думает — воюю, а мы все еще в лесу. Каждый день занятия, выезды, устаем очень. Страдаем особенно от про­тивных дождей, сырости и грязи. Много времени приходится уделять чистке мат/части. У всех лица обветрели, растрескались, а шинель не просыхает. Хорошо, жилетку приобрел, мех не так пропускает влагу, да и сохнет быстрее.

Завтра обещают инженера-полковника из штаба армии, будет знакомить с обороной Кенигсберга. Теперь уж совсем близко и наше участие. Будем штур­мовать проклятую столицу немецкого пруссачества. Хорошо бы дожди прекра­тились, все легче будет.

24.03.45 г.
Отписал домой маме и Томе. Каждый день ждем настоящей боевой тревоги и кто знает, когда придется еще писать, и вообще, придется ли.

Снова слушали лекцию: отработка взаимодействий с другими родами войск во время предстоящих боев. В уличных боях особенно важно быстро налаживать связь с артиллерией и авиацией. Рассказали и об обороне города, мощных фор­тах, противотанковых каналах и всяких прочих надолбах. Но слишком, говорят, не трусьте, саперы и штурмовые группы будут нам помогать. Хотелось бы. Вообще в штурме будет принимать участие такое количество боевой техники, какого еще ни разу не было в войну.

Вчера слушали об успехах 3-го Украинского, поднадавали славяне, молодцы! Ну, ничего, скоро и о нас заговорят!

26.03.45 г.
Вчера был праздник — бригаде вручали четвертую награду — орден Ленина и присвоили наименование «Полоцкой». Теперь мы: 159-я Полоцкая, ордена Ленина, Краснознаменная, орденов Суворова и Кутузова бригада! Звучит? И еще новость: оказывается, наши тридцатьчетверки построены на средства эстонского народа. По этому поводу, вслед за награждением, было торжественное вручение боевых машин представителями эстонского народа.

Картина впечатляла: величественный безукоризненно ровный строй Т-34, блестящих от свежей краски, застыл на лесной поляне. На башнях красуется имя героя эстонского народа ХП века — «Лембиту». Предание гласило — он первый в истории своего народа обратился за братской помощью к русским и в союзе с нашими предками возглавил борьбу своего народа против прусских рыцарей — тевтонцев.

Как видим, история повторяется, и мы, потомки, скоро напомним фрицам, как их бивали наши совместные предки!

Затем состоялся парад, заснятый кинооператорами на пленку. Интересно бы посмотреть на себя после войны.

Денек был как по заказу — солнечный, тихий, без ветра. Настроение у всех отменное, а когда по завершению официальной части состоялся обед, да еще с водочкой, — желать лучшего не было надобности.

27.03.45 г.
Сегодня работали до обеда, устроили нам выходной. Занятий, лекций не было. Погода еще держится, но солнышко скрылось, как будто бы кто-то приказал его лишь на вчерашний день. Настроение все еще праздничное, обещают фотографа.

Вот было бы здорово, отослать домой фотки перед боями!

31.03.45 г.
Напряжение последних четырех дней сказывается, ужасно устаем, только теперь, в весеннюю распутицу отвратительного прибалтийского климата осозна­ешь особенности своего рода войск.

Летчикам, говорят, полегче, для них маши­ну готовят механики, а здесь экипаж — одна семья, работать приходится на рав­ных. Но, выдюжим, сам выбирал службу.

Вчера был приказ к выступлению, но спустя час: «Отставить» и — новый приказ: «Разобрать коробки перемены передач: если подшипники шведские — заменить на отечественные». Пришлось попотеть. Добраться до коробок непросто, особен­но в наших лесных условиях. Два дня мокли под дождем, королям подшипников, шведам, досталось, особенно от нашего механика. Он у нас с ленцой. Не такой, как был когда-то у меня на первой машине Крюков, Георгий Иванович. Отмучившись, вдруг, узнаем:  «Напрасно старались, менять бы ничего не надо, шведские подшипники не хуже наших». Просто кто-то из немецких паразитов-лазутчиков распространил слух, чтобы задержать наше выступление. Боятся, гады, часа расплаты! Ну, ничего, ребята только злее стали.

Вчера состоялась коллективная отправка писем и фотографий во все концы нашей родины. Фотограф сдержал слово, отштамповал всех во время. Прав­да, качество не того, но — узнать можно.

3.04.45 г.
Опять задержка с выступлением, но теперь — совсем скоро. Провели комсо­мольское собрание. Активность в выступлениях — на редкость, почти все гово­рили, даже я. Но Гришка Смирнов, как всегда, всех переплюнул: «Пока, — говорит, — сердце будет биться, а машина способна двигаться, будем давить паразитов, гадов проклятых, ни одного не оставим в живых, а кто останется, запомнит до скончания дней своих советских танкистов, и детям и внукам закажет с нами воевать!»

4.04.45 г.
Ну, вот, дождались, наконец выступаем! Теперь к дневнику вернусь не скоро. Если вернусь.

8.04.45 г. (Письмо, отправленное во время короткой передышке в бою.)

г. Кенигсберг
Здравствуйте, дорогие мои!
Пишу в боевой обстановке. Пока жив, здоров, чувствую себя замечательно. Извините за почерк, немного пострадал палец и писать трудно. Бьем фрица уже в городе и скоро ему конец, но, сволочь, огрызается здорово.

Ну, пока, дорогие мои, крепко, крепко целую, ваш Юрий.

P.S. Письма получаю, перед боем было от мамы, Спасибо!!!

В начало