СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ РОДИТЕЛЕЙ  - КСЕНИИ ДМИТРИЕВНЫ И  НИКОЛАЯ ИВАНОВИЧА КРИВОВЫХ, ПОСВЯЩАЮ

Раннее детство в моей памяти сохранилось смутно, почти забылось, если не считать отдельных моментов, связанных с острыми переживаниями или неорди­нарными событиями. Так, например, запечатлелся жуткий испуг маминого дедушки в Москве, у которого мы останавливались проездом. Как-то вечером пришли какие-то люди и сообщили, что бабушку, его жену, сбило машиной. Запомнилось испуганное лицо дедушки и суетливость, из-за которой он не мог ,одевая пальто, попасть в рукава. И еще там же, в Москве, эпизод разрушения Храма Христа Спасителя: натянутыми цепями /или веревками/ рабочие срывают с колокольни колокол, и он летит вниз.. Мы проходили в это время по набережной.

Более основательно помнятся события с пяти-шести лет. Жили тогда в сто­лице Таджикистана Душанбе. Пала работал агрономом в каком-то земельном управлении. Во время призыва на переподготовку, как бывший командир Красной Армии, он должен был обучать бойцов вневойсковиков военному ремеслу. Это совпало с активизацией басмаческих банд, и ему пришлось со своими бойцами-учениками принимать активное участие в их ликвидации.

Тогда я уже знал, что папа учился в Новочеркасском кавалерийском училищ, был офицером, воевал с немцами_, а после революции служил в Красной Армии. Он рассказывал, что последняя его должность перед демобилизацией была — помощ­ник военного коменданта города Ейска.

Во время басмачества папа командовал сабельным эскадроном. Так как воен­ные действия происходили в окружавших город горах, он изредка заскакивал до­мой на своем боевом коне. Жили мы тогда в комнатушке туземного типа, похо­жей скорее на сарай, чем на комнату. В памяти хорошо сохранились ночные бдения мамы, у окошка с охотничьим ружьем /ночами басмачи нередко появлялись в городе/, да редкие папины заезды, запавшие в память больше из-за лошади, на которой нас с Тамарой катали но двору.

Мама была смелой, решительной женщиной, не терялась даже в самые тяжелые минуты, критические жизненные ситуации. Она могла постоять за себя, за своих детей. Можно представить только, что пережила она в те ужасные ночные часы, что передумала в ожидании самого страшного. Но, слава богу, этого не случи­лось.

Но, полагаю, родители договорились стоять до конца, защищаться даже в самых безвыходных положениях. Они любили жизнь, своих детей, но как мне приходилось не раз убеждаться, никогда не проявляли малодушия.

В моем альбоме о том времени напоминают две фотографии. На одной я снят с папой. Он в военном плаще, с двумя кубиками в петлицах /лей­тенант, звание присвоено в Красной Армии, а в Империалистическую-офицер, адьютант хорунжий /сидит на стуле, обняв меня правой рукой за талию. Я стою рядом, моя .левая рука за его спиной, а правую он держит в своей.

Всматриваясь в суровое, мужественное лицо отца, его утомленные, подернутые печалью глаза, видящие как будто «нечто” в пространстве, я с грустью думаю о нем. Нелегкая судьба выпала на его долю. Донской казак многодетной семьи .мечтавший быть агрономом, из-за начавшейся войны вынуж­ден был сменить студенческую форму на юнкерскую, а затем — офицерскую. Обладая завидным здоровьем и незаурядными способностями, знаниями, полу­ченными в военной школе, он вскоре становится отличным офицером, перед ко­торым могла открыться прекрасная военная карьера. Но произошла революция. Народ,, из которого он вышел, стал выступать на разных баррикадах. Перед подававшим определенные надежды офицером, встает вопрос: на чьей стороне правда, с кем идти? Наступает тяжелейший период в жизни с  сомнениями и надеждами разочарованием и новыми надеждами. Наконец, избран путь — мир­ный гражданский труд – агрономия.

И вот теперь, спустя годы, когда, казалось, все тяжелое позади, он, зре­лый отец семейства, любящий муж и отец, вынужден снова браться за оружие., отстаивать от врагов свою многонациональную родину.

Какие чувства, тревоги, переживания одолевали его в момент, когда фо­тограф приноравливался к съемке? И вообще, зачем в такой, казалось, неподходящий момент, пошел он с сыном фотографироваться.

Теперь-то понимаю, зачем. Через какой-то короткий промежуток времен он должен вернуться туда, где в любую минуту может пролиться кровь., наступить смерть.. Как никто другой он понимал это и_;, наверно, хотел оставить о себе память.

Характерные, упрямые складки у рта подчеркивают твердость характера, глаза, несмотря на усталость, говорят о душевной доброте, порядочности чело­века. Да, папа был порядочным в высшем смысле этого слова.

Самодисциплина выработанная в суровые военные года, высокое чувство ответственности, обя­зательности во всем, исключительная требовательность к себе были неотъемлемыми чертами его характера. Быт, склад жизни большой дружной семьи, где он был первым ребенком_; и как старший среди братьев и .сестер /а всех детей в семье было 16!/, обязанный помогать родителям поднимать остальных, закаляли его характер, приучали к трудностям, их преодолению. Дальнейшая жизнь вне дома — учеба в Самаркандской школе садоводов, а затем — в юнкерском кавалерийском училище г. Новочеркасска и годы войны довершили становление личности, выработку характера.

Спустя многие годы после смерти папы, разбирая оставшиеся бумаги, столкнулся с документами, характеризующими его деловые качества, взаимоотношение с людьми. Расскажу о некоторых из них.

Вот передо мной выписка из приказа по учебному пункту вневойсковой подготовки Сталинабадского райвоенкомата:

-»Несмотря на то, что в период вневойсковой подготовки Дивизиону учеб­ного пункта приходилось выполнять и определенные задания по борьбе с бас­мачеством, тем не менее Дивизион на смотре показал хорошую подготовку бой­цов, поэтому считаю необходимым объявить особую благодарность командирам 1-го и 2-го эскадронов: т.т. КРИВОВУ Н.И. и БАРАНОВУ Л.K.

Помкомэска 2-а т.Нижегордцеву и ком,взвода 2-а т.БЕРЕСТОВУ Г.И., как правившим максимум энергии и умения в деле подготовки и воспитания красных бойцов.

Командир Дивизиона, подпись /КРОПОТОВ/

А бойцы, проходившие под началом отца вневойсковую подготовку, а затем участвовавшие в боях, в знак признательности своему командиру, отозвались благодарностью:

» Мы, бойцы и комполитсостав 1-го эскадрона, выносим Вам благодар­ность за умелое командование и политическое воспитание, что дало нам воз­можность выполнить программу двух лет вневойсковой подготовки, с успехом.

Желаем Вам и в будущем с таким же интересом и любовью относиться к делу обучения и воспитания молодых бойцов военному делу. Мы заверяем Вас, что полученные нами знания сумеем закрепить, находясь на практической ра­боте по строительству социализма, и организовать массы трудящихся для изучения военного дела… и т.д. , под вашим умелым руководством мы по­бедим.

Бойцы 1-го эскадрона в количестве 75 человек, Уполномоченные эскадрона:
ЩУКИН,
МАСШЖО,
САРКИСЯН.
/ Печать/ Правильность подписей 1-го эскадрона удостоверяется:
Сталинабадскжй РВК / подпись /

Последовавший за этими событиями приказ по 7-му Туркестанскому Бри­гадному Округу, от 10-го июня 1931 г. за № 2/1006, г.Сталинабад, гласил:

«Проведенный учебный сбор вневойсковиков на Сталинабадском учебном пункте в условиях напряженной классовой борьбы в Таджикистане, в которой Дивизион вневойсковиков, наряду с учебой принимал активное участие .пока­зал, что несмотря даже на выполнение отдельных оперативных заданий, ,Дивизион к  моменту роспуска сборов имел хорошую подготовленность как^ в  учебно­строевом отношении, так и в отношении политической подготовки. Этот уровень подготовки достигнут благодаря умелой постановки учебно-воспитательной работы на учебном пункте и проявления максимум энергии со стороны началь­ствующего состава пункта.

За проявленную энергию в  деле подготовки и воспитания красных бойцов, начальнику учебного пункта тов. Копотову, военкому пункта тов. Кукину, ко­мандирам эскадронов т.т. КРИВОВУ и БАРАНОВУ, пом.комэска т. НИЖЕГОРОДЦЕВУ и ком.взвода т. БЕРЕСТОВУ – ОБЪЯВЛЯЮ БЛАГОДАРНОСТЬ.

Пом. комэска  т. .ЖИХАРЕВУ, ком. взвода т. ТОРМОЗОВУ и политруку эскодрона т. СПИВАК  ОБЪЯВЛЯЮ БЛАГОДАРНОСТЬ и премирую отрезами на костюм
Зам. НАЧ.ШТАББРИГА  7  КАВ / подпись/ СМИРНОВ .

Говорят,, друзья познаются в беде. Лихолетье,, о котором рассказал, сдру­жило отца с Нижегородцевым Николаем Александровичем. До конца дней своих они оставались верными друзьями.

На второй фотографии (собственно ,их две) – я ,верхом на боевом коне, и Тамара..  Ее — -более удачная:, в момент съемки конь повернул голову к фотографу^, и мне было, кажется, чуточку завидно. Приятное воспоминание того периода —  чудесный горный мед в большом бидоне,, который привезли папины друзья. Заса­арившийся, он с трудом поддавался ножу. Но мне доставляло удовольствие его ковырять, а пала в шутку_; предупреждал: «Смотри, ослепнешь!»

Переезд из Сталинабада в Россию,, Подмосковье₎ летом 1931 года, запомнил­ся не ординарным событием — попали в ж.д. катастрофу. Для нас /(мы были с  мамой, папа оставался еще в  Душанбе/,) находившихся в предпоследнем вагоне, все обошлось благополучно ,а первые четыре вагона, оторвавшиеся от паровоза , свалились под откос. Было это ночью, обошлось без жертв, не считая раненных, а  в последних вагонах кое-кто попадал с  верхних полок. Стояли, ожидая ре­монта, долго, ходили в ближайшую деревню за  молоком.. Сохранилось папино письмо, в котором он с волнением упоминает об этом случае, описывает свои переживания.

Мои родители были непоседливыми, несколько раз меняли места житель­ства. Так как дороги обычно проходили через Москву, мы останавливались на несколько дней в  семье Евгения Николаевича Кандаурова,, мужа тети Наташи, двоюродной сестры нашей мамы. Ее дочери Мария (Муся/) и Таня, наши одно­годки, проявляли родственную заботу, внимание, радовались нашим наездам и мы,  естественно, их любили. Бескорыстная дружба и взаимоуважение наших родителей, давно ушедших из жизни передались нашим  детям.  Сейчас эту благородную эстафету, проверенную временем, несут дочери Наташи (моя и Муси), четвероюродные сестры со своими сыновьями Женей и Данилом. Они ближе и роднее самых близких родственников, друзья и единомышленники во всех житейских вопросах.

Совхоз «Воронцово», где папа стал работать агрономом-экономистом_/ находился неподалеку от села Бородино, поля которого знамениты историчес­ким сражением русских войск под командованием М.Кутузова с Наполеоном. «Войну и Мир» Л.Н.Толстого, увековечившего это событие, я тогда еще не читал, разговоров о величии тех мест, кажется,не слышал или не запомнил. Куда больше интересовался игрушками, катанием на санках, играми в снежки. Ведь, живя до этого в теплых краях, мы с Томой почти не видели снега.

Первый год школьной жизни припоминаю смутно: класс-комнатушка, зава­ленный нашими пальтишками /вешалок не было/, несколько столов, табуреток, да долгожданный, рождавший дикие вопли звонок стремительное бегство во двор, где за 15-20 минут успевали так взмокнуть от борьбы, беготни и порой — цепляния за проезжающими крестьянскими санями-розвальнями, что следую­щий урок был формальной отсидкой.

В общем, первый год обучения запомнился мне снежной зимой, играми да санями. Последнее — особенно, потому что сани заканчивались порой разодран­ными штанами, разбитым носом или хоро-о-шим кнутом вдоль спины! Последнее меня, к счастью, миновало, а вот с  порванными штанами пришлось однажды предстать «пред ясны очи» мамы. Не помогло ни бормотание, глядя на церковь, ни  уговоры боженьки сделать так, чтобы штаны оказались целыми.

К сожалению, не могу припомнить своего первого учителя /учительницу?/ Что это? Безликость его / ее/ или моя нерадивость? Скорее, первое, потому что тупым я не был и,  учась во втором классе в двух разных школах, все хоро­шо помню. Особенно пятигорскую учительницу Полину Васильевну, ее азарт, любовь к детям, самодеятельность, частые наши выступления на школь­ных вечерах. Я успел побывать у нее Гаврошем, выступить по городскому ра­дио с маршаковским стихотворением «Метрополитен» и пр.

Первый же класс, помимо развлечений, запомнился еще одним немаловаж­ным событием: научился писать правой рукой. До школы был прирожденный левша. Но Тамара, ходившая уже в школу, напугала, сказав, что если не буду учиться писать правой, — исключат из школы! Пришлось с первого дня взять ручку в правую руку. К своему удивлению заметил:- крючки и палочки полу­чались не хуже, чем у других. Так, важный фактор, как писанина, «силой воли» был переключен с левой на правую. Но и только. Все остальное — рисование, держание ложки, вилки, швыряние камней /в последствии гранаты/,осталось за левой. Теперь думаю, сил на переучивание письма затрачено было слишком много₍и их не хватило запомнить первого учителя.

Совхоз «Воронцово», в котором жили не-долго, запомнился еще одним существенным событием, случившимся со мною по скончании первого класса.

Сознавая деятельность события для подрастающего поколения как было дело от третьего лица без утайки, но  с претензией на художественность, Называется мой рассказ «ЮРКА».

Юрка
Сегодня Юрка проснулся позже обычного. Солнечный дуч, проникший сквозь не плотно прикрытую оконную занавеску подобрался к носу, защекотал.

Первая мысль с ощущением бодрости после крепкого сна была о каникулах – наконец, они наступили, спешить никуда не надо, впереди целее лето.

Юрка перешел во второй класс, но уже порядком устал от занятий. Он знал, что сегодня воскресений день, все будут дома и захотелссь сбросить одеяло, не одеваясь, босиком, выскочить в соседнюю комнату, откуда распространяется  (Юрка это учуял сразу), приятный запах поджариваемых оладий.

Пытаясь встать,  неприятное ощущение боли чуть ниже поясницы, мгновенно вспомнил вчерашний день, все до мельчайших подробностей.

После обеда, выйдя ка улицу, он встретил Вовку Тюрина, сына инженера-механика совхоза. Отец его только что вернулся из заграничной командировки, связанной с закупкой каких-то машин и оборудования.
-  Юр, а мне пала привез железную дорогу, настоящую, хочешь посмотреть?
-  Ага!
- Четыре вагона и паровоз — на ходу, сообщая Вовка, — только он не ве­лел трогать, пока с работы не придет, а то поломать можно. Мы так, в ко­робке посмотрим!

Они долго сидели возле раскрытой коробки, внимательно разглядывая блестящие игрушки, поглаживали их полированные поверхности, пытаясь даже определить вес вагона паровоза, чуть-чуть приподнимая, но совсем вынуть не решались, боясь что-нибудь повредить,

Потом Вовина мама, Клавдия Васильевна» покормила их простоквашей с хлебом, потом они играли в кубики, в оловянных солдатиков. За игрой не замечали время, а когда стал приближаться приход Вовиного папы, предвкушая радость от ощущения новизны, чего-то особенного, стали чаще поглядывать на стрелки стенных часов.
- Тебя, Юрочка, искать долго не будут? Наверно, мама с папой уже приехали
-  Не,, Клавдвя Васильевна, они до вечера будут в Москве.

Юрке не хотелось уходить_;, не поглядев, как работает железная дорога, А потом  казалось, Тамара     догадается, где он.

Родители, уезжая в Москву, всегда строго наказывали слушаться Тому, от дома далеко не уходить. Больше всего они опасались, когда уезжали, чтобы Юра не вздумал отправиться к прудам ловить рыбу

Зимой совхозные водоемы не представляли опасности: замерзая,  они покрывались толстым слоем льда, на которых устраивались катки и всегда было полно народу, Летом же пруды заполнялись водой и детвора, несмотря на запрет, украдкой посещала их, закидывала самодельные удочки и ловила пескарей и плотвичек.

Наконец, появился Вовин пала. Ответив на приветствие Юры, он прошел на кухню, умылся, а вернувшись к ребятам, удивился:
- Как же это у вас хватило терпения, даже из коробки не вынули!
Клавдия Васильевна укоризненно взглянула на мужа.
- Да, молодцы ребята, дисциплинированные Он снял шерстяную безрукавку, развязал галстук и присел на корточки.
- Ну, давайте посмотрим, на что способны америкашки.

Осторожно вынимая и рассматривая каждую вещь в отдельности, ребята затем передавали их Павлу Викторовичу. Он быстро состыковал железнодорожное полотно, соединил между собой вагончики, потом  — с паровозом и приладил пульт управления.

.. Тамара появилась в тот момент, когда Павел Викторович передовая Вовке пульт управления и тот нажал кнопку. Железнодорожный состав, покачнувшись, быстро заскользил по рельсам.

Ничего подобного раньше дети не видели, в глазах у мальчиков светился восторг, а Тома, застывшая в дверях, очнулась и вспомнила, зачем она здесь, лишь после того, как Павел Викторович скомандовал Вовке «Стоп!
- Вот ты где! Ох и будет тебе! — чуть не плача выкрикнула она, а Клавдия Васильевна, взглянув на нее и сразу догадавшись в чем дело, заторопила Юру; — Иди, иди домой, Юрочка! Говорила тебе, искать будут!
-  Пала с ног сбился, мы уже на пруды ходили, везде переискали, а он вот где!

Еще не чувствуя за собой большой вины, Юрка все же понял, что случилась беда. Почувствовав тревожный холодок в груди, заторопился.

Когда он появился на пороге, заплаканная мама бросилась навстречу, схватила, начала обнимать
- Что же ты с нами делаешь, Юрочка, родной, мой! И, целуя, все  время повто­ряла: -  Живой, слава богу, живой! Ее смертельная тревога за сына быстро сменилась радостью, но вспомнив мужа, его вид, когда он несколько раз забегал после безрезультатных поисков, заволновалась.
-  Папа ищет тебя уже несколько часов, ох, что же теперь будет, что будет? Тревога матери передалась и ему, но то, ч то произошло потом, он не мог предвидеть и ожидать.

… Отец стремительно вошел в комнату. На осунувшемся, потемневшем лице его была незнакомая жестокая решимость. Таким Юрка его никогда не видел.
- А, вот ты где, паршивец! Появился! — произнес он, снимая находу широкий армейский ремень. Иди сюда, иди! Он повелительно, резко взял сына за руку, притянул к себе, обхватил левой рукой поперек туловища, пригнул и стал раз­машисто стегать ремнем пониже спины, приговаривая: «Я шкуру с тебя спущу, паршивец!
- Хватит, Коля, хватит! — в слезах взмолилась мать, — ты же искалечишь его!

Пережитая тревога за сына, мрачные картины, возникавшие в голове и уси­ливавшие чувство щемящей тоски и безысходности с каждым часом поисков, вдруг сменились в нем, человеке решительном и деятельном, грозовой раз­рядкой, требовавшей удовлетворения, нервного успокоения. Слова жены вернула контроль над собой, он почувствовал, что делает что-то не то, нехорошее, а когда Юрка, молчавший с начала экзекуции от неожиданной растерянности, вдруг, заревел — опустил ремень и легонько оттолкнул сына — Иди!

Гнев также внезапно прошел, как и появился, Николаю Ивановичу стало стыдно проявленной жестокости, и он не знал, что же теперь делать. Наконец, достав папиросу, усиленно стал ее разминать.

Юрка, всхлипывая, хотел было подойти к матери, которая, он это прекрасно понял, приготовилась его утешить, но, передумав, резко повернулся и побежал в спальню. Там, уткнувшись в подушку, дал волю слезам. Обида душила его, он не мог понять переполоха и паники родителей и, наконец, жестокости, с ко­торой с ним обошлись. Ведь он цел и невредим и даже не подвергался ника­кой опасности.

Мало-по-малу, Юрка успокоился, его никто больше не тревожил, не звал ужинать_;  и он потихоньку уснул. Во сне привидилось, будто мама, перешептыва­ясь с Тамарой, вытряхивают его из одежды переворачивают с боку на бок, а он, слабо сопротивляясь, никак не хотел подчиняться.

… Картины вчерашнего снова всколыхнули обиду, выдавили из глаз слезы. Решил не вставать (не вставать, сказаться больным).

Тем временем, в соседней комнате заканчивались приготовления к завтра­ку. Юрка у слышал, как Тамара спросила маму: Юру будить?,- а в ответ — Нет, пусть еще поспит — и ему — вдруг страшно захотелось есть. Чтобы отвлечь внимание от желудка, усиленно выделявшего порции сока, он стал думать про горемычную свою жизнь, про отца. И как не старался вспом­нить что-нибудь обидное из прошлого, похожее на вчерашнее, ему это не уда­валось. Порка была ему в диковину, Ну, наказывали иногда за шалости, давали шлепков по попе, главным образом мама или Тамара, в угол ставили, а чтоб ремнем. папа, — это впервые.
- Хм, шкуру спущу! — И больно-то не было. Теперь, небось, переживает.

Юрка знал, отец его очень любил, и сам отвечал ему взаимностью. С тех пор, как Юрка себя помнит, отец для него был идеалом, непререкаемым автори­тетом и, конечно, самым лучшим из всех отцов его сверстников.

В Душанбе, когда Юрке было пять лет, отец воевал с басмачами, ловил Ибрагим-бека. Он командовал кавалерийским эскадроном. и Юрка этим очень гордился. Ни у кого из его друзей не было военных отцов. Правда, и Николай Иванович давно не военный, а с басмачеством пришлось воевать в период при­зыва на переподготовку, но для Юрки это не имело значения. Он знал, что отец был офицером. лихим донским казаком. воевал с немцами, что на фронт он пошел добровольцем и за храбрость был награжден Георгиевским крестом и этого было больше, чем достаточно.

В семейном альбоме хранится много фотографий, и Юрка любит их рассматри­вать. А когда собираются друзья родителей, да еще такие, как Николай Александрович Нижегородцев с неизменной Марией Петровной, Лебедев, служившие вместе с отцом в армии, и за бутылкой сухого вина у них начинаются инте­реснейшие воспоминания и разные случаи из жизни на фронте, тут уж Юрку спать не уложишь.

Мама обычно начинает сердиться, призывать папу в союзники, требует воз­действовать на сына, но он большей частью решает в пользу Юрки, устанавли­вая отсрочку до определенного времени. После этого Юрка уже не смел задер­живаться, шел в свою комнату и ложился. Правда, заснуть он еще долго не мог, предаваясь мечтам, воображая себя кавалеристом, лихим рубакой, как Лебедев, который в империалистическую имел два Георгия за храбрость..

…Забыв, что давно пора вставать, про еду, не ведая о том, как отец томится в своем кресле, переживая вчерашнее и раздумывая над тем, с чего начать примирительнуго беседу с сыном, который долго не появляется, видно, здорово обижен,- Юрка снова на коне, снова в гуще басмачей машет шаткой и спасает Тому, нет, лучше маму и удирает у них из-под носа.  В его сознании, к командам и крикам «ура!» примешиваются слова вполне граж­данские, обыденные, сказанные голосом мамы: Коля, садись, остывает! Это возвращает Юрку на землю, и он снова начинает ощущать голод.

Полежав еще немного, глотая слюни, он, наконец, решает вставать. медленно, стараясь не шуметь и не слышать, что происходит в соседней комнате, одевается, но в ушах — хоть затыкай, — характерные звуки от журчащего чайника, соприкосновения стакана с блюдцем, помешивания в нем ложкой.

Когда снова зашуршали газетные листы, что значило — папа снова в кресле,  и завтрак окончен, Юрка решил, что пора выходить.

Па скрип открывшейся двери, Николай Иванович отложил газету, поднял голову. Юрка остановился в нерешительности: то ли подойти к отцу и как обычно пожелать доброго утра, то ли пройти на кухню.
- Ну, подойди — опередил отец. Он привлек к себе сына и некоторое время молчал, держа за руку, чуть выше локтя. Потупившись, Юрка смотрел на пальцы отца, слегка сжимавшие руку.
- Пойми, сына, ты очень нас напугал, расстроил. Чего только не передумал

Юрка, ощущал большую, крепкую руку, ему всегда было приятно, когда вот так отец держал его и ему казалось, струившееся от руки тепло наполняло его детские мышцы шалой. Ему нравились длинные, в меру полные пальцы с красивыми, акку­ратно подстриженными ногтями, их ласковое прикосновение к голове, любил  смотреть на них во время работы, твердо державших ручку или карандаш, но особенно любовался ими, когда отец сидел верхом на коне и сжимал в кулаке поводья, как-то по-особенному пропуская их между средним и указательным пальцами, отчего кисть расширялась, казалась внушительнее. Повелитель­ные, не заметные глазу движения пальцев хорошо чувствовали лошади, Юрка это видел и мечтал когда-нибудь научиться управлять лошадью также, как отец.
- Всегда предупреждать надо, куда уходишь. И не сердись, погорячился я, прости.
- Я думал, Тома знает_; — еще не совсем расставшись с обидой, пробурчал Юр­кала а  то бы рано пришел.
-  Верю, больше ты этого не сделаешь, договорились?
- Да
- Ну вот и хорошо, а теперь иди умывайся, завтракай.

Взглянув на мать, молча стоявшую у окна_/пока, пока шло объяснение отца с сыном, виновато улыбнувшись на ее доброжелательный кивок головы, Юрка сразу повеселел, заторопился на кухню, где гремела посудой Тамара. При виде брата она сделала вид, будто ничего не случилось.

Вечером Юрке по случаю окончания первого класса торжественно подарили металлический конструктор, привезенный из Москвы. Его заветная мечта, наконец, исполнилась.

Во второй класс пошел в деревне Федоровка, что в 35 км от гор. Рязани. Попали мы туда после Воронцово, вероятно, в поисках лучшей жизни. Время, как много лет спустя стало мне известно, было тогда голодное, оклад агронома- экономиста, видимо,_, не удовлетворял семью и отец искал другую работу.

Имея определенный опыт работы на более высоких, лучше оплачиваемых должнос­тях в сельскохозяйственном производстве, пала, получив предложение в Газетно-почтово-телеграфной дирекции города Москвы возглавить агрослужбу в совхозе «Связист», дал согласие быть главным агрономом совхоза.

Было это 8 сентября 1933 ГОДА. Но почему долго не задержались в этом хозяйстве /не больше полугода/, я узнал много лет спустя, перебирая сохра­нившиеся /мамина заслуга!/ папины бумаги. Вот его рапорт на имя директора совхоза и копия — Нательнику сельхозотдела ШТД г. Москвы, ведавшему этим хозяйством; на четырех машинописных страницах с болью и негодованием отец подробно излагает творившиеся безобразия в хозяйстве, бездушное отношение к людям со стороны дирекции совхоза, а также вышестоящего начальства.

В каждой — досада и горечь, требование изменить положение вещей. Вероятно, у отца было немало рапортов, обличающих, требующих, но на примере этого мне хочется показать, с каким чувством ответственности подходил он к делу, как, невзирая на лица, не заботясь о  себе, своем благополучии, обли­чал бездеятельность, граничащую с преступностью вышестоящего начальства.

Директору совхоза «Связист», копия: Начальнику сельхозотдела ГПТД,

РАПОРТ
Несмотря на мои неоднократные просьбы и распоряжения прорабу т.Кичину принять срочные меры к утеплению картофелехранилища со стороны последнего гарантирующих мер к выполнению не принято Объекты строительства, начатые в 1933 г.,  сроки окончания которых давно истекли, а также объекты строительства 1934г., в связи с явной халатно-преступной небрежностью прораба находится под угрозой срыва.

Выполнение производственной программы вообще, и — в частности, весеннего сева, находится в полней и прямой зависимости от темпов  строительства и, следовательно. также находится под угрозой срыва. Произведенное нами утепле­ние картофеля хозспособом малоэффективно, часть его в результате сильных морозов уже погибла, а из-за безобразной затяжки стройки хранилища еще немало погибнет.

Тракторный парк, кстати сказать, которого не было и нет, является осно­вой нашей тяги не только в период весеннего сева, но и во всех последующих работах, на сегодняшний день ни в коей мере не гарантирует возможность его использования, так как трехмесячный опыт работы в совхозе убеждает меня в том, что трактора, если и. будут с перебоями ходить, то едва ли будут возить.

Положение с тракторами Пензенской МТМ на сегодня почти безнадежно, так как помимо массы приобретенных запчастей, не достает еще 21-й ответ­ственной детали. В этой части совершенно необходимо поставить перед дирек­цией ГПТД резко вопрос о заготовке недостающих частей, имея ввиду, что по до­говору с пензенской МТМ обеспечение запчастями лежит на ГПТД.

Теперь о семенном материале: совершенно неожиданно, согласно телеграм­ме т.Андреева, заготовка его возлагается на совхоз, в то время как вплоть до 26/хп-33г. сельхозотдел гарантировал получение семян через Моссовет.

Обращаю ваше внимание на то, что при заготовке семян на рынке себесто­имость их неимоверно возрастает и не выдержит никакой критики, а отсюда убы­ток хозяйства в 1934 г. значительно превзойдет допустимый планом.

Теперь о снабжении хозяйства стройматериалами. До последнего времени оно находилось в руках ГПТД, его сельхозотдела и, надо сказать, поставлено было отвратительно, процент удовлетворения ничтожный, и это убеждает меня или в неумении организовать дело снабжения, или нежелание и уж во всяком случае, несерьезном подходе к этому делу.

Транспорт хозяйства, довольно значительный по количеству и тоннажу, на сегодняшний день является только нагрузкой для хозяйства. Более половины его — в неисправном состоянии. Наличный состав рабочих в совхозе случайный, ничего общего с сельским хозяйством ранее не имевший. Неудивительно поэтому, что прежде чем отправить рабочего куда-либо, необходимо заведующему участком или агроному запрячь лошадь. иначе хомут может оказаться одетым обратной стороной и т.п.

Вопрос рабочего питания и снабжения в условиях совхоза — исключитель­но важный, учитывая дальность расстояния от рынков сбыта, а между тем, на протяжении всего 1933 г. хозяйство не состояло на централизованном снаб­жении. Не вдаваясь в подробность чья это вина, следует сказать, что дело это преступное. Более безобразного положения с хлебом, чем у нас в совхозе, придумать невозможно: начиная с 15 октября 33 года, совхоз систематически из месяца в месяц получает 50% потребности и вынужден вследствие этого совершенно лишать в пайке иждивенцев и дней по десять ежемесячно оставлять рабочих без хлеба.

О промтоварном снабжении, в прямом значении этого слова, совхоз не имеет и понятия.

Жилищно-бытовые условия безобразны. Если в селе Федоровка, где нахо­дится наше хозяйство, еще 25$ населения отапливают свое жилье «по-черному», то наши  рабочие     находятся  не в лучших условиях, а, учитывая безо­бразное снабжение во всем, начиная с хлеба, становится ясным, что удержать рабочую силу, а особенно_; инженерно-технический персонал нет никакой воз­можности.

Вопрос руководства хозяйством из центра заслуживает особого внимания. Несмотря на наличие сельхозотдела, в Газетно-почтово-телеграфной ди­рекции и достаточного аппарата в нем, никакого практического руководства за время моей работы в совхозе не чувствовалось. Ни на один вопрос, пос­тавленный мною, конкретного членораздельного ответа не получил. Руковод­ство можно характеризовать, как дилетантское, поверхностное, без всякого учета реальных возможностей и зачастую — без согласия с селъхозотделом и дирекцией совхоза. В качестве примеров можно привести следующие факты:
а) договор с Зам. РОП МТС на вспашку паров, заключенный Начальником с/хоз. отдела без согласия директора совхоза; рвачество, воровство, из-за которого хозяйство несет громадные расходы;
б) приобретение отдельных частей к тракторам в Пензенской МТМ без тех­нического осмотра, в результате громадный капитал, вложенный в это дело, лежит более полугода без движения.

Однако, зная доподлинно положение дел с этим вопросом, совхозу спускается директива /телеграмма т.Андреева/ — восстановить трактора к 5 января с.г. Как это назвать? Незнанием истинного положения дел в совхозе или просто бездушной чиновничьей формальностью?

Я склонен считать — полным незнакомством с сельским хозяйством и даже больше — незнакомством с директивами Правительства о сроках ремонта трак­торов.

Анализируя вышеизложенное, считаю необходимым сказать. что дальше идти по этому пути невозможно. Надо в корне пересмотреть методы организации хо­зяйства и твердо установить систему оперативного руководства совхозом в свете последних решений Правительства и Партии.

В отношении себя считаю нужным заявить, что_; согласно достигнутого согла­шения с бывшим начальником сельхозотдела т. Кочубеевым с сроках окончания составления промфинплана на 1934 год и его утверждения в ГПТД, которые я выдержал, считаю свою миссию в совхозе законченной.

5 января 1934г. Н.Кривов

Представляю, сколько пришлось отцу пережить в тот период. Ведь, собираясь работать в совхозе, он привез из Сарепты своего больного отца и сестру Валю, с кото­рой начали ходить во второй класс /мы с ней ровесники, даже чуть-чуть те­тя моложе меня, своего племянника!/

Учиться нам долго не пришлось… А дедушка, страдавший тяжелым заболе­ванием желудка, был определен папой в одну из Московских бодьниц, где вско­ре, к сожалению, скончался. У него был рак желудка.

И вот, снова менять место жительства. Или преодолевать рутину. Он пыта­ется это делать, пишет рапорт, ведет на обострение с руководством, надеется что-то изменить, наладить, н о, безуспешно.

В его бумагах я нашел справку, в которой высокое начальство «расписалось» в своей беспомощности:

СПРАВКА
Выдана настоящая старшему агроному совхоза «Связист» ШТД г.Москвы тов. Кривову Н.И. в том, что он действительно работал в указанном совхозе с lO/lX-ЗЗг. по 1/III-34г. и освобожден от занимаемой ложности ввиду рео­рганизации и сокращения объема хозяйства.

Что и удостоверяется: Директор  /подпись/
Секретарь /подпись/
Штамп, печать.

Как просто! Хозяйство было, хозяйства нет. А люди?

Рязанщина сохранилась в памяти топкой печей «по черному» /упоминается в рапорте у папы/, это — без труб и дым стелился по потолку в сторону при­открытых дверей, да рязанскими женщинами, с рожками на головах. Они ориги­нально укладывали волосы и повязывались платками так, что получались рожки! И_;, конечно же, — хорошим снегом, зимними играми, санями, за которыми мы, детвора_} так же гонялись и цеплялись, как в совхозе Воронцово. Учителя не запомни­лись, как и в первом классе.

Зато учеба во втором полугодии второго класса в городе Пятигорске, учительница Полина Васильевна, о которой упоминал, и все другие школьные дела остались в памяти навсегда. Но прежде, чем поведать о жизни на новом месте, закончу с Рязанью.

Памятен отъезд из деревни зимой, на двух санях-розвальнях и эпизод в дороге.

День выпал солнечный, морозный, нас с Валей укутали по самые носы. По дороге останавливались, разминались, «замаривали червячков» /перекусывали/ и снова — в путь, Необъятное со всех сторон поле, монотонный скрип саней нагоняли дрему, я совсем было уснул, как вдруг Тамара затолкала в бок: «Смотри,смотри».. Приподнявшись на локте, увидел метках в ста от нас бегущего трусцой зверька с пушистым хвостом. Лиса-а-а! — вырвалось у меня, да так, что лошадь, не шибко бежавшая, прибавила скорость. Все зашевелились, папа стал доставать ружье, лежавшее где-то под нами. Но оно было в чехле, и ког­да стало готово к бою, лисы уже не было. Как не старался я потом, как не озирался по сторонам, никого больше не видел. Все сожалели, что ружье не было подготовлено на всякий случай, особенно Тамара, потому что ответ на вопрос: кому досталась бы лиса на воротник — был однозначен.

Папу мы очень любили. Он был справедлив не только по отношению к нам, своим близким, но и вообще к людям, с которыми сталкивала его жизнь. Он умел понимать их, ценить в них хорошее и большинство платило ему тем же.

Умиравшему дедушке он дал слово воспитать младшую сестру Валю и не оставить без внимания мать. Это обещание он выполнил.

Не выпускал также из поля зрения и остальных братьев и сестер, жив­ших в Волгоградской области. Эта раз и навсегда осознанная ответственность перед своими близкими была присуща ему до конца дней..

Как правило, раз в два — три года он навещал родных, порой выезжая по чьей-либо просьбе, был арбитром в семейных конфликтах, обычно утрясав­шихся благополучно, так как авторитет его, старшего брата, был очень высок.

Уважали и любили папу все родные, а Валя, прожившая детство и юношес­кие годы вместе с нами, считала его вторым родным отцом, а нас с Тамарой — сестрой и братом.

В тяжелые военные годы жила в нашей семье и его сестра Елена с детьми, а после войны перебрался поближе к нам и брат Иван /Валентин/, один из самых младших папиных братьев. В войну -моряк, старшина первой статьи, воевавший на Дальнем Востоке, он с семьей — женой Еленой и дочерью Надей поселился в г. Ангрене, где работал пала директором подсобного хо­зяйства. К сожалению, прожил недолго. Погиб при неизвестных обстоятель­ствах /нашли его на третьи сутки в реке Аищен/ в расцвете сил и здоровья — 32лет! Тщательное расследование /по заверению милиции/ ни к чему не при­вело. Жена с дочерью уехала к своей родне в Хабаровск. Надя, спустя го­ды, вышла за моряка, капитана дальнего плавания и живет сейчас на Сахалине. Они трижды побывали у нас в гостях, но с перестройкой, развалом Союза, об­щение прекратилось, как и со многими другими родственниками.

Теперь о Кавказе. Пред нашим взором вместо необъятных рязанских полей, предстали величественные горы Машук, Бештау, Юца, Джуца и ряд мел­ких холмов — возвышенностей, названия которых не помню.

В Пятигорске остановились на первых порах у старых, добрых знакомых Кащенко. Тетя Лиза и Дядя Поля /Ипполит Лаврентьевич/ были близки родителям еще со времен гражданской войны. Галина, их дочь, чуть старше нас с  Валей, быстро ввела в курс школьных дел, где училась и куда нас определили.

И хотя в этой школе проучились также всего полгода, запомнилась она навсегда. О Полине Васильевне, настоящем педагоге-воспитателе, уже говорил, но с удовольствием повторюсь. Ее одухотворенность магически влияла на ре­бят. Умение разглядеть каждого, задеть живые струны в душе ребенка и зас­тавить их заговорить , дано не каждому. Полина Васильевна умела это делать.

Мне казалось, — был стеснительным, Тамару считал тоже, однако Пол.Вас. разбудила нас: мы в какие-то полгода несколько раз участвовали в школь­ном самодеятельности; и в пьесах, и в самостоятельном чтении стихов, а я так даже выступил по городскому пятигорскому радио с маршаковским «Метро­политеном: «Спешит народ, торопится, на службу, на завод, °с утра междоусобица трамвайная идет…”

Удивительно, но память чудесно сохраняет то, далекое, что было прият­ным, трогало душу.

В 3-й класс мы с Валей пошли уже в г. Ессентуки, таком же небольшом курортном городишке, как Пятигорск. Город понравился нам своим блеском, опрятностью, зелеными парками и — чудесными питьевыми источниками. В десят­ки его санаториев ежегодно съезжаются со всех концов страны больные-путевочники, страдающие желудочно-кишечными заболеваниями, и просто «дикари», любители минеральных источников* Особенно многолюдно летом, когда помимо отдыхающих, съезжаются «знаменитости», артисты всех жанров, желающие попить минеральной водицы и пополнить оскудевший кошелек.

За несколько лет, прожитых в Ессентуках, довелось увидеть и услышать многих артистов кино и эстрады: Утесова с джазом и дочерью Эдит, Русланову, Чапаевскую Анку, вернее артистку, игравшую роль Анки.

Но не этими интересными встречами, развлечениями особенно памятно то время — самое яркое, незабываемое в моей жизни на Кавказе, это — охота, на которою дважды брал с собой папа! Было это после скончания 5-го класса.

Но прежде, чем перейти к воспоминанию самого приятного действа, рас­скажу о третьем, непременном и главном участнике его /это Пират –охотничий пес. Четырехлетний сеттер-гард он, хорошо натасканный на дичь. достался от одного папиного знакомого, уезжавшего на Сахалин. Пес был с характером, самолюбив, но проявленная нами любовь к его персоне явила ответное чувство с его стороны, особенно к маме, кормившей его. А когда он побывал с папой на охоте, окончательно, как нам казалось, забыл о своем прошлом. К нам, детям, относился терпеливо, с достоинством, ласки принимал, не навязывался и при удобном случае ретировался, старался меньше попадаться на глаза. Видимо знал по опыту — от нас всего можно ожидать. И был прав. Однажды, решив иску­пать, привязали его к дереву и стали сливать из ведра. Кажется, ему это не понравилось. Во всяком случае, при встрече наедине, он издавал не очень дружелюбные звуки.

Брал меня папа на охоту дважды, утиную и перепелиную. Утинаяна озере     оставила неизгладимое впечатление. Никогда не забыть охотничьего азарта, охватившего меня от пят до макушки, и какого-то особого, ни с чем не сравни­мого ощущения. Как: сейчас вижу: над озером проносится стая уток. Пала с Пиратом (ему приказано  лежать!) сидит на корточках у самого берега. Я прита­ился в метрах в 15-ти у кустика и нетерпеливо жду, когда же папа будет стрелять? Новая стая, еще одна. Папа водит ружьем, но выстрела нет. Не понимаю, почему? Ведь уток было много, если бабахнуть в середину, хоть одна, да упадет! Но нет, он все чего-то выжидает. Я расслабился, решив, что теперь утки появятся нескоро, как вдруг, где-то вдалеке, гораздо выше, чем проле­тали стаи, раздается одиночное кряканье. Папа вскидывает ружье, — выстрел! Эта чудесная картина и сейчас у меня перед глазами: продолжая по инерции полет, утка. кувыркаясь, падает и с тупым звуком ударяется о землю, в двух шагах от берега. Прежде, чем Пират сообразил, где добыча /трясясь, как в ли­хорадке, он неотрывно смотрел на воду/, я сорвался с места и подбежал к жертве. Когда же понял_?что к чему, утка была у меня в руках!

Потом, в разговоре, выясняя, почему папа не стрелял, когда, как мне каза­лось, были самые подходящие моменты, я узнал и охотничьи правила и многое другое, что связано с охотничьим благородством, если вообще это вы­ражение приемлемо к деяниям, связанным с насилием и смертью. Оказывается, подстрелить наугад не так уж сложно. А вот добыть то, что требует опреде­ленных. усилий, смекалки, мгновенной реакции и точности глаза, гораздо инте­реснее, спортивнее. Нельзя охотнику забывать и о рациональности: когда и кого отстреливать, утку или селезня. На охоте папа преподал мне хороший урок: надо быть охотником-спортсменом, а не добытчиком.

Второй и, к сожалению, последний раз, ходили мы на перепелов. В отли­чии от утиной, здесь надо потрудиться ножками. Выражение — волка ноги кор­мят — к самому месту. Если утку можно подстрелить «влет» или «на плаву», поджидая или приманивая, спрятавшись в кустах, то перепела надо искать и искать. Птица прячется в траве, хлебных злаках и поднять ее можно только с собакой, причем, умной, натасканной? Если собака плохо служит, не всегда слушается команд — удачи не будет.

Наш Пират был отменным охотником с прекрасным чутьем и отличной выдержкой. А какая у него была стойка! Любители комнатных собачонок часто говорят о своих питомцах, их уме, сообразительности, не подозревая, каких вер­шин достигают служебные собаки, охотничьи, какие они творят чудеса на работе.

Убедился в этом, наблюдая за работой Пирата. Если поблизости птицы нет, он неутомимо рыщет в разных направлениях, но стоит почувствовать ее присутствие, мгновенно делает стойку и, оглядываясь на хозяина, как бы при­глашает его приготовиться. Но птица еще далеко, потянув носом, собака быс­тро пробегает еще некоторое расстояние. Снова остановка, снова поворот го­ловы в сторону хозяина /поспевает ли за ней!?/, а затем медленно, крадучись, как в замедленном кино, передвигается еще на некоторое расстояние, и — зами­рает: Стойка! Прекрасная картина! Вытянутая вперед морда. хвост трубой, одна нога поджата, мелко, мелко подрагивает. Двигаться больше нельзя, птица затаилась где-то рядом, собака это знает, чувствует и всем своим видом, действи­ями говорит хозяину; Пора! Она мучительно ждет команду «Пиль!» Если сна запаздывает, собака медленно поворачивает голову к хозяину, в ее взгляде как бы говорящая мольба: «Ну,что же ты!”

Упустить этот момент нельзя – «Пиль!» Рывок вперед,

перепел вертикально взлетает, переходит в горизонтальный полет и быстро удаляется, если  охотник поспешит с выстрелом. Но медлить тоже нельзя. Успех удачливых охотников, вероятно, в хладнокровии и меткости глаза: Папа всем этим обладал.

Наша охота была неплохой, Пират работал отлично, папа настрелял с деся­ток перепелов и можно было «взять» больше, но начавший моросить дождик  постепенно разошелся, мы изрядно промокли и решили закончить охоту.

С непривычки ноги гудели, усталость была жуткой, но душа ликовала!

Жизнь  в Ессентуках оставила в памяти много и других приятных воспоми­наний. Благоприятные климатические условия — не жаркое лето и мягкая не суровая, но снежная зима, приносили массу удовольствий. Летние каникулы, как уже говорил, проводили в совхозе. С приятелем, Васей Тряпчуком, сыном тракто­риста, в поисках птичьих гнезд и яиц, а разнообразие пернатых было удивитель­ное, обшаривали все окрестные балки, облазили все крыши коровников и телят­ников, это — для школьной коллекции,  а ягоды, орехи, цветы, разнообразие и причудливость которых были поразительны — это уж для себя, для мамы,.

Однажды набрели на лисью нору.  Покрутились, повертелись, попытались да­же заглянуть в нее, но вдруг мне в голову стукнуло, а что, если она волчья?  Не-е,- протянул Васька, но тоже стал отодвигаться от норы, а потом, не сгова­риваясь, рванули наутек так, что если волк был там и стал преследовать, не догнал бы. |^Щ_а Когда пастухи после нашего рассказа  принесли лисенка, нам было стыдновато. Да, недаром говорится: у страха глаза велики.

Зима вспоминается с не меньшей приятностью. Снег обычно лежал долго, мо­розы были не сильными, но длительными по времени. что для нас, мальчишек, не расстававшихся с коньками — лучшего не придумаешь! Любили гонять по го­родскому парку. Отдыхающих зимой немного, но достаточно, чтобы «утрамбовать» ногами снежок на аллеях.

Часто ходили с коньками в школу. Она была по отношению нашего дома на ул. Интернациональной /главной в городе/ несколько выше по рельефу и бы­ла возможность, встав на коньки, разбежавшись, катиться потом чуть ли не до самого дома. Красиво было зимой и в совхозе, но бывать приходилось редко, только в каникулы. Зато когда случалось, все горки были наши и мы ката­лись до позднего вечера.

Вася Тряпчук был моим другом по совхозу, а городским — Юра Самойлов из нашего класса. Если Вася уступал мне в общем развитии /он мало читал книжек/ то о вопросах живей природы, разных случаях, о которых я и не подозревал, умел находить объяснение лучше меня.

С Юркой мы общались почти каждый день, времени было достаточно на всякие выдумки_#, любили пофантазировать и порой воплощать фантазии в дело. Так, решили однажды организовать на чердаке нашего дома Красный уголок. Для этого, воспользовавшись доступом в красный уголок одного из санаториев НКВД /заведующая была приятельницей Юркиного отца/ перетащили оттуда со стенда несколько частей от разобранной боевой винтовки: затвор, штык, учебные патроны. Собирались разместить у себя на чердаке, но не успели: припря­танное в моем письменном столе «боевое имущество” однажды вечером, придя домой, увидел на его поверхности, а из соседней комнаты вышли мама с папой,

Объяснение состоялось долгое, внушительное, присутствовали и родители Юрки. Но, в общем, слава богу все обошлось благополучно.

Однако фантазировать мы не разучились и вскоре влипли в другую историю. Собрались бежать в Испанию, где шла война с фашистами. Обдумывая побег, на­чали искать деньги: сдали четыре бутылки /по 75 коп.на Зрубля/, запаслись оружием — Юрка прихватил отцовский пистолет /отец был военным/ и часы, а я — охотничий нож, кобуру, сохранившуюся у папы с военных времени полевую сум­ку. О нашей затее знал только один человек — Валя. Но она держала все в секрете. Продуман был маршрут побега: утром садимся в электричку и отчали­ваем в сторону Кисловодска  до станции  «Белый Уголь». Мы надеялись, что в том на­правлении искать нас не будут, так как дальше Кисловодска ж.д. нет. Переждем некоторое время,а дальше — на Минводы, на большую ж.д. магистраль.

Но затея не удалась из-за… меня,  струсил, не пошел на встречу. Оправдание, правда, было веское, но все же, Юрка оказался сильнее духом. Он пришел, а я нет. Ночь не спад, переживал, и _;главным образoм из-за мамы. Было ее жалко. Знал, у нее больное сердце_; и когда представлял, что с ней может случиться, становилось невмоготу.

Забегая вперед, хочу реабилитировать себя: на войну я все же попал в 1943 году, причем, служить ушел добровольно. Самойлов же, мой бывший друг, упо рассказу одноклассника Майсурадзе, с которым встретился в 1970 г. — в войну, как и его отец, служил в органах НКВД.

В общем, большой разбор в школе с родителями, пропажа некоторых вещей, в частности, охотничьего ножа/один из одноклассников сказал, что будут после уроков обыскивать и предложил нож, до этого находившийся у Юрки, спрятать в подвал школы/. Конечно, после уроков его там уже не было.

Вслед за школьной, крупная разборка наших «боевых действий” была дома двумя семьями. Результат — чердак был закрыт, оставшиеся вещдоки, не рекви­зированные ранее, изъяты, а мы до исправления наказаны разлукой. И как ока­залось, надолго.

Но жизнь шла своим чередом. Перебравшись в Среднюю Азию, в Ташкент, ро­дители — раньше, а мы с Тамарой в январе 1938г., начали с 6-го класса, вернее второй его половины, сначала в одной школе, а с 7-го класса, в другой.

Почему с Тамарой? Дело в том, что в 1935 году к нам из Ленинграда переехал папин брат, Борис Иванович /мой крестный отец/ с женой тетей Ниной /Нина Михайловна/. Вскоре у них родилась дочь Марианна /Марочка/. По специальности д. Боря строитель, начал работать прорабом, строить большой красивый санаторий им. Дзержинского.

Мои родители договорились, что до окончательного устройства на новом месте, бабушка с Валей поживут у них. С полгода так и было, когда же мы получили квартиру, они переехали к нам, в Ташкент.

С особым удовольствием вспоминаю юношеские годы. Ощущение физического здоровья, душевной приподнятости, жажды чего-то неизве­данного, нового, интересного. Все происходящее вокруг кажется значительным, важны для тебя, для близких тебе людей.

Совхоз  «Келес», где работал отец гл. агрономом, был для нас, детей, чудесным раем во время летних каникул. Сады и виноградники, а совхоз плодо-виноградорский и отец, наконец, обрел работу по основной и любимой им специальности – одаривал и нас своей чудесной продукцией. Ели мы яблоки, виноград, персики, арбузы и дыни и еще множество других чудесных плодов и овощей, выращиваемых в то благодат­ное время.

Но, конечно, не это было главным в моей жизни. Радость свобода, отдыха от школьным обязанностей, от того, что никуда не надо спешить, готовить уроков. можно распоряжаться собой, своим временем, как хочешь и сколько хочешь. Рыбалка, ловля раков, купание лошадей, дальние прогулки с друзьями на велосипеде, а друзей-товарищей было много,- были любимыми нашими занятиями.

Вспоминая то прекрасное время, я всегда воскрешаю в памяти образы дорогих родителей, лучших, как мне казалось, на всем белом свете. Конечно, это не так, у каждых родителей свои неповторимые отношения с детьми, свои методы воспитания, вероятно, свой неповтори­мый родительский авторитет. Но, перебирая одноклассников, их семейные взаимоотношения, прихожу к выводу, что мои родители чем-то положитель­ным отличались от других. Замечали это и мои друзья и просто школьные товарищи, хорошо знавшие моих родителей. Поэтому хочу рассказать о них подробнее.

Отец
Каким был мой отец? Трудно выразить словами, что он для меня значил. Даже теперь, спустя многие годы, как его не стало, не прохо­дит дня, чтобы мысленно не обращался к его образу.

Разговаривая с друзьями.знавшими его, или с людьми, которые не успели с ним познакомиться, но наслышаны, я часто, казалось бы случайно, вдруг, вспомню об отце, его мнении так, как будто он среди нас и тоже припишет активное участие в нашем разговоре. Вся его жизнь, прошедшая на моих глазах, являла собой пример для подражания. Хотя он, как и все люди, не был святым, имел недостатки, присущие многим, но наш чаше весов положительных и отрицательных моментов, последние стираются, как нечто незначительное, пустое. Когда я приобрел кое-какой опыт, научился оценивать людей по их поступкам, высказываниям, по их реакции на определенные события, действия, я понял. насколько же мой отец выигрывает перед десятками знакомых мне людей, отцами товарищей по школе и просто другими взрослыми. Может быть, мои суждения об отце, характеристика, которую пытаюсь дать, кому-то покажутся субъективными, не лишенными предвзятости, но это не так. Кто хорошо его знал, всегда отзывались с восторгом, считали редким челове­ком и, размышляя над этим, лишний раз убеждался в своей правоте.

В каких бы коллективах он не работал, ценили его не только за деловые качества, организаторский талант, но и за человечность, доброжелательность к людям. Он быстро сходился с ними, обладая твердым волевым характером, незаурядным умом, мог легко создать представление о человеке, подружившись с ним, благотворно на него влиять.

Мне нравилась его манера разговаривать с людьми, умение слушать их, но и выражать свое мнение, прямолинейно и откровенно, если при этом возникало чувство симпатии или антипатии, оно сохранялось надолго.

Он не любил людей заискивающих, раболепствующих, всегда со всем соглашающихся и обычно давал об этом  понять собеседнику. Если это были его подчиненные по работе, не оставлял их без внимания, не отмахивался, как некоторые, считающие-не мое, мол, дело, все имеют недостатки, а при случае, без обиняков говорил человеку все, что о нем думает, пристыживал, но не грубо, не зло, а доброжелательно, по-отцовски, или как старший товарищ.

Он надеялся, что человек поймет, оценит добрый совет. И многие понимали. Продолжая деловые общения или просто знакомство, люди видели, что отец не преследовал пели унизить или оскорбить их. Большей частью они станови­лись хорошими друзьями, вполне справедливо считая отца своим учителем.

Людей наглых, хитрых отец не мог терпеть, никогда не проходил мимо проявленных ими грубости или пошлости, а тем более, обмана. Столкнувшись с таким явлением, не щадил человека. Но дав понять всю низость поступка, отчитав по всем правилам, он не «стирал человека в порошок», а как-то умел так закончить разговор, что человек через некоторое время сознавал вину, стыдился поступков своих и надеялся, что не все еще для него потеряно, может остаться в коллективе.

Выше всего в людях отец ценил принципиальность и честность. Он про­щал им раздражительность, порой  резкие вспышки при разговоре, когда решались принципиальные, деловые вопросы, и он видел заинтересованность, переживание человека за свою работу.

Больше всего доставалось от него людям строптивым, всегда во всем со всеми не согласными. Таких ладей он не жаловал. Не обладающие большим умом или специальными знаниями, они, где надо и не надо пытающиеся всех поучать, разводят демагогию о том, в чем сам мало смыслят,  а  между тем, зачастую не выполняют возложенные на них прямые обязанности по работе.

С такими людьми разговаривал обычно жестко, требовательно, за ослушание или невыполнение распоряжения строго  взыскивал, наказывал в административном порядке, и если не помогало, ставил перед дирекцией вопрос об увольнении или переводе на другую работу. Отец считал, что такие люди, заведующие отделениями или бригадиры, у которых есть подчиненные, приносят производству гораздо больший вред, чем пользу.

Сами немного стоящие, своим поведением они отрицательно влияют на коллектив, расхолаживают хороших работников, попадающих под их влияние.

Рассказанное мною об отце-не плод досужей фантазии пристрастного сына, желающего по прошествии лет создать этакий идеальный образ любимого человека, ни на кого не похожий, нет. Мнение о нем формировалось в юношеские годы, когда присущий нам максимализм не позволял впадать в романтику и подвергал многое критике.

Просто подмеченные особенности в характере, поведении отца, его общении с людьми хорошо запомнились потому, что жили мы большую часть времени врозь, он — в совхозе, а мы с мамой или бабушкой в городе.

Приезжая на летние каникулы, наслаждаясь общением с любимым человеком после долгой разлуки. особенно чутко реагируешь на все, что происходит вокруг и непроизвольно понимаешь и осмысливаешь многое, что в другое время могло быть не замеченным.

Я любил наблюдать за отцом, когда созревали фрукты и разворачивались основные работы в хозяйстве. Из чего они складывались, чтобы иметь пред­ставление не но священному, постараюсь коротко и последовательно изложить: в плодоводческих хозяйствах это сбор фруктов /основное — яблоки/ и их реализация. Так как созревание идет не одновременно, сезонные работы растягивались во времени. Важно быть готовым к началу сезона, поэтому в зимне-весенний период, как, впрочем, и в других с/х производствах, ремонтируется инвентарь, телеги, на которых будут перевозиться яблоки, лестницы для съема /тогда деревья были большими/, плетение корзин, ремонт их /обшивка внутри мешковиной/, сбойка ящиков из дощечек и т.д. Эти работы протекали в более-менее спокойной обстановке, по заранее ежегодно разработанное графику.

Но вот пришло время снимать яблоки, и спокойная размеренная жизнь в хозяйстве сменяется повышенные напряжением- на всех участках. Да оно и понятно: товар, особенно раннего созревания, долго лежать не может, от жары быстро портится, поэтому  обычный распорядок дня теряется, уплотняется, рабочий день увеличивается. собранные яблоки в корзинах сводятся под навес-барак, накапливаются в «серьгу¹«-больших кучах-буртах. Но не залеживаются, • с ними проводятся следующие операции: сортировка, калибровка, укладка в ящики, упаковка их, взвешивание, маркировка и складирование-подготовка к отправке.

Работы ведутся в темпе, график отдельных операций сжат до предела, так как потребитель, а это в  основном шахтеры (совхоз отправлял продукцию главным образом за пределы республики)  должны  получить товар предельно свежим, здоровым, вкусным. Сутки-двое промедления /а это бывало из-за несвоевременного оформления документации или подачи ж.д. вагонов/ считались чрезвычайным происшествием. Поэтому прес­тижность хозяйства, его «марка» поддерживалась слаженной работой всех звеньев в течение всего сезона и достигалась грамотным, продуманным руководством.

Мой отец в этом плане был «генералом» производства. Было приятно видеть, как он легко, свободно общался с людьми, выслушивал их, отдавал распоряжения. поспевал всюду, был в курсе всех дел. Вместе с тем, если в работе наступала разрядка, так называемые «окна», его можно было разыскать /а мне приходилось иной раз это делать по поручению мамы/ в красном уголке за бильярдным столом или в столовой, за кружкой пива среди рабочих. Доброжелательный разговор, смех, порой острые соленые шутки, возникавшие там, где он появлялся, часто можно было наблюдать в этот период.

Но он прекрасно знал и любил повторять: «Делу-время, потехе-час»  с наступлением ответственного периода в работе, и включался в нее самозабвенно. Рабочий день его начинался в 6-тъ утра. Стакан молока и кусок хлеба — первый завтрак. К 12 часам, заскочив второпях, съедал второй, основной, завтрак и —  снова но бригадам, по отделениям до вечера. Обедал, как правило, не дома и тоже на бегу, там, сумеют уговорить. Порой, когда десяток нерешенных вопросов необходимо срочно выяснить и решить, а для этого побывать во многих местах, разделенных расстоянием. про обед забывал и только вечером, вернувшись домой, вспоминал, как он голоден. Мама в таких случаях читала нотации, умоляла беречь здоровье, он соглашался, обещая исправиться, но…

Таким был мой отец на производстве в свои 40-45 лет в предвоенные годы, особенно памятные мне и дорогие.

Воспоминания были бы неполными, промолчи я о переживаниях отца, связанных с его «прошлым». То, что он был офицером, он ни от кого не скрывал: в военном билете была отражена вся его служба, все номера частей, в которых состоял, воевал как в царско, так и Красной армии. Но отдельные руководя­щие чинуши, с кем приходилось ему работать, видимо, недолюбливали открытый, прямолинейный характер отца, и чтобы принизить, вывести из равновесия, порой напоминали, если не прямо в глаза, то через кого-то, что он «бывший» и ему не очень-то следует доверять. И, как правило, знали, когда больнее ужалить: при распределении премии или…

Я был свидетелем такого хамства, задевшего всех нас, и, в первую очередь, отца.

В 1939 году совхоз завоевал переходящее Красное Знамя в социалис­тическом соревновании среди хозяйств Узсадвинсовхозтреста. По  достигнутым показателям был представлен на ВДНХ в г. Москве. Многие участники совхоза, в том числе и отец, были награждены Почетными грамотами, медалями ВДНХ. Отец получил малую серебряную медаль «За умелое руководство и отличные показатели».

По этому случаю был торжественный вечер. Большинство отличившихся работников были награждены еще и значком «Отличник социалистического соревнования» среди хозяйств Узсадвинсовхозтреста. Но… но про отца забыли. И даже в торжественной части почти не упоминали его имени. Кроме рабочих и одного управляющего отделением, которые  в своих выступлениях на узбекском языке произносили его имя.. Они говорили о его помощи в работе, называли своим учителем.

Окончилось торжество застольем. Большое начальство уехало, а для своих, рабочих, были накрыты столы. Гуляли, выпивали, целовались и удивлялись. почему Николаю Ивановичу не вручили значка. Потом, когда дирекция решила продолжить торжество в узком кругу, а отец предложил свою квартиру, некоторые, изрядно поднабравшиеся, в т. ч. и директор совхоза, начали не в меру хвастаться своими достижениями, отец, большее время молчавший, не выдержал, поднялся и сказал: «Ну, вот что, отличники дорогие, я завое­вал знамя, мать вашу разэдак, а вы сумейте его удержать»- и вышел вон из комнаты.

Я впервые услышал бранные слова, сказанные отцом прилюдно. Да еще при нас, детях. Понятно, несправедливость трестовского руководства, а тут еще толстокожесть сослуживцев, нечаянно поливших «масло в огонь», и пары винные сработали.

Но отец знал себе цену.

Через несколько дней злополучный «знак» был ему вручен, но как- то  втихую, чуть ли не в коридоре треста.

В первый момент хотел отказаться, плюнуть на это и уйти, но поразмыс­лив, сдержался. В конце концов, тот, кто стыдливо протягивал мне знак — не виноват. А в адрес чинуш не сдержался, сказал все, что о них думаю. -  Пусть передаст, — рассказал впоследствии отец об этой печальной акции.

Было много  и других подобных моментов в его жизни. Домоклов меч висел над ним всегда. Я каждый раз, попадая в подобные ситуации, когда надо постоять за себя или обличить хамство, несправедливость, вспоминаю отца, его образ, и стараюсь своими действиями хоть немного, но быть на него похожим.

Приведу еще один фактик, характеризующий некоторых чинуш, с которыми приходилось ему работать.

Отцу потребовалось характеристика с места работы, и ее выдали:

Характеристика.
Знаю гр. Кривова Н.Л. на службе в Госсельтресте 1,5 года, обращение ого с подчиненными ему по службе хорошее, обращаясь неоднократно к нему по делам службы, я всегда получал надлежащие справки в самом хорошем тоне.

28.1.1927г. Член ВКП Якушин, — 420392.
Печать, подпись. Верно  — секретарь.

Наверное гр. Якушин, чл. ВКП, не решившийся даже подписать собственно­ручно выдаваемую характеристику «бывшему», но, сказавши два раза слово «хорошее», «хорошей», не спал потом ночь.

Не все, конечно, были такими, но подобные ярко характеризуют то время, в котором приходилось жить и работать порядочные людям.

Чтобы не канули в Лету вместе со мной бумаги, рассказывающие об отце, его «хождениях по мукам» в более ранние годы, приведу некоторые, наиболее оригинальные, отражающее с самых первых шагов его трудовую деятельность в новом государстве рабочих и крестьян:

Р.С.Ф.С.Р.    Действительно   на   1 месяц .
Военный комендант гор. Ейска
№ 5146
1-го декабря 1920г.
г. Ейск

Удостоверение
Предъявитель сего есть действительно Помощник Военного Коменданта гор. Ейска тов. Кривов Николай Иванович, что подписями и приложением печати удостоверяется.

П.п. Военный Комендант /Пастор/
М.п. Военком  /Лазарев/
Адъютант /Мотылевкч/
С подлинным верно:
Делопроизводитель ГСТ Дозлов/
_____

Р.С.Ф.С.Р.
Н.К.З.
Уполномоченный Член Ревсовтрударм. Юго-Восточ.  России Отдел Сельхозов 27.1.1921г.
№763
г. Ростов на Дону.

Удостоверение
Дано сие агроному Кривову Ник. Ив. в том, что он действительно состоит на службе в Управлении Уполномоченным наркомзема на должности специалиста по садоводству и огородничеству, и как специалист по сельскому хозяйству пользуется всеми правами предусмотренными в декрете Совнаркома по мобили­зации специалистов с/х-ва от 25.1.1919г., что подписали и приложением печати удостоверяется.

П. нп. Уполномоченным наркомземом /Голованов/
М.п. Управделами /Волков/
С подлинным верно:
Делопроизводитель ГСТ /Смирнов/
______

Р.С.Ф.С.Р. правление Уполноюч. Наркомземом Ревсовтрудармии ЮГО-ВОСТОКА России Отдел Общий 10 марта 1921г.
№2673 гор. Ростов на Дону.

Удостоверение.
Предъявителю сего тов. Кривов Николай Иванович есть действительно сотрудник Кавказкой Краевой комиссии по обследованию и инструктированию всех Земотделов Юго-Востока России, что подписям и приложением печати удостоверяется.

Уполнаркомзема /Голованов/
М. п. Управделами /Мельников/
Зав. канц. /подпись/
С подлинным верно:
Делопроизводитель ГСТ /Смирнов/
_____

Копия удостоверения, выданного Управлением Уполномоченного Наркомзема Ревсовтрудармии Юго-Востока России /общ. отдел/ 19 мая 1921г. за $ @512 /г. Ростов на Дону/.

Предъявитель сего тов. Кривов Николай Иванович пом. завед. п/отдела садово-огородных семян Управления Отдела снабжения Управления Полнаркомзема члена Ревсовтрудармии Юго-Востока России, действительно откомандирован в г. Царицын в распоряжение Губернского Земель­ного отдела, согласно предписания Управления Уполнаркомзема за №6511, что подписями и приложением печати удостоверяется. Настоящее удостоверение действительно до места назначения.

Подлинник подписали:
Три подписи, четвертая секретаря и печать.
______

Копия удостоверения, выданного Царицынским Уездным Военкоматом от 19 июня 1921г. за №4818.

Дано сие Кривову Николаю Ивановичу, состоящему на службе в Царицынском Губземотделе в должности губернского инструктора по садоводству с/хоз. произв. отдела в том, что согласно декрета Совнаркома, объявленного в Известиях ВЦИК 1927г.  п. 289 и приказа Царицынского Губвоенкомата №536 1920г. освобожден от призыва в армию до особого распоряжения, что подписью и приложением печати удостоверяется.

Подлинный подписали:
Военком     /подпись/
Вр. Начмоботделения /подпись/
Копия верна:
Секретарь Тй-ерокрплодоовощсоюза Печать, подпись /Гайваронский/
______

Всероссийский Производственный союз Работников Земли и Леса Комит. служащих Красноармейскю УЗУ Царицынск. Губ.
25декабря 1922г.
№34

Удостоверение
Дано сие Николаю Ивановичу Кривову бывшему члену Союза Всеработземлеса в том, что он действительно находился на службе в УЗУ на должности Заведующего Отделом Земледелия и Животноводства с 1-го ноября 1921г. по июль мес. 1922г.

Тов. Кривов за время своей службы и бытность в союзе выполнял обязанности как по службе, так и по союзу честно и аккуратно.

Т. Кривов действительно соответствовал своему назначению по службе, являлся специалистом сельского хозяйства в полном смысле этого слова. Т. Кривов хорошо знаком с бытом крестьянства, как происходящий из недр такового, что подпи­сями Комитет удостоверяет.

Председатель Комитета
Член-секретарь  /Калачев/
Подпись председателя Комитета Рыжкова
и члена-секретаря Калачева удостоверяю:
/М.п./   Зав.УЗУ   / Паркоменко/
с подписями верно:   Секретарь  УЛ /подпись/
_____
Справка
Терское  Окружное земельное Управление
15 марта 1929г.
г. Дятигорск ТЕР.окр.

Дана настоящая т.   Кривову   Николаю  Ивановичу в том, что он служил в Терском Окружном Земельном Управлении в должности окружного специалиста по интенсивным отраслям сельского хозяйства-садоводст ву^огородничестау и виноградарству с 7-го апреля 1927года по 1-ое сентября 1928года.

За время своей работы т. Кривов проявил себя знающим, дельным и инициативным работником, участвуя не только в работе по своей специальности, но и в проведении посевных компаний.

В частности, т. Кривов принимал деятельное участие в организации Окружного Союза Плодоовощной Кооперации.

Службу в ОкрЗУ т. Кривов оставил по своему желанию в связи с переходов на работу в Терский Союз Плодоовощной Кооперации,

Зав.Тер.Окр.Зем.Управлением   /Брылов/
Зав.сель-хоз. отделом /Степанов/
______

Центральная контрольная комиссия    Кц/б/   Таджикистана
Народный Комиссариат Рабоче-Крестьянской Инспекции Таджикской ССР ^w   г.Сталинабад
№319т/к 22октября1931г.

Удостоверение
Предъявитель сего Кривой Николай Иванович действительно является членом бригады НК-РДН Тадж. ССР по обследованию заготовок плодоовощей для рабочего снабжения на зимний период НКСнабом Россельтрестом, Матлуботом и Таджикенабторгом

Срок работы до 1 ноября 1931года.

Нарком  НК-РДН  /Мамедов/
Секретарь коллегии /Ткаченко/
Печать. Подписи.
______
ВЦСПС
Санкуробьединение Управление санаториями на Кавказких Минеральных Водах от 14.6.1935г.
№ 11/0
г.Кисловодск

Характеристика
Дана тов.Кривову Николаю Ивановичу в том, что за время его работы в подсобном хозяйстве «ЮПА» в начале зам. директора, а затем и директора хозяйства, проделана значительная работа по поднятию общего состояния хоз-ва, причем, за время работы тов. Кривова хозяйство имеет значительные улучшения и повышенные показатели.

П.п. Уполномоченный СКУ ВЦСПС на K.M.d. /Евдокимов/ Печать, подпись.
_____
Наркомат пищевой промышленности СССР, Главконсерв Северо-Кавказкий Краевой Трест Консервной промышленности Севкавказконсервтрест
8 августа 1936г.
№ 1/3

Справка
Выдана агроному Кривову в том_f что он действительно работал в Сев.Кав.Консервтресте на временной внештатной должности старшего специалиста Краевого штаба по организации сырьевых зон для консервных заводов края с 25.4.1936г. по 10.7 с.г. Тов. Кривов освобожден от работы в связи с вызовом его на военную переподготовку, как командира запаса, согласно предписания У МО Сев.КАВ.Края от 31 июля с.г., №5/1508.

Управляющий CRK. Трестом /Соколов/
Управделами   /Фурсеева/
Печать. Подписи.
________
Зыписка из приказа 164 по Управлению Садсовхозтроста ШШП Уз.ССР 26.04.43г. г.Ташкент

§4
Тов. Кривова Н.И. бывшего старшего агронома совхоза Ml «Келес» с 20.04.с.г.назначить заведующим отделением совхоза М5″Кибрай».

П.п.Врио Управляющего Трестом нач. МО   Доха/
Выписка верна, печать, подпись.
_________
Выписка из приказа №35
По Управлению Сад совхоз треста НКПП Уз.ССВ
г.Ташкент  от22   февраля 1944г.

§ 3
В связи с выборами на руководящую профработу, Зав. Отделением совхоза №15 «КибраЙ», тов. Кринова Н.И. освободить от обязанностей Зав. Отделением и откомандировать в распоряжение Ср.Аз.Комитета Союза Садвинсовхозов.

Тов. Богданову немедленно произвести расчет с тов. Кривовым.

П.п. Управляющим Трестом /Агзамходжаев/

Выписка верна: печать,нач.AX0,подпись   /Циринская/

____

Выписка из протокола №1 Заседания Президиума Среднеазиатского Комитета профсоюза рабочих Садвинсовхозов
г. Ташкент от 4.02.1944г.

Слушали:
1.Утверждение  зам. председателя Средазкомитета.

Постановили:
-  Утвердить заместителем председателя Средазкомитета профсоюза товарища Кривова Николая Ивановича, избранного 3-й Средне-Азиатской профсоюзной конференцией садвинсовхозов.
-  Предложить тов. Кривову приступить к исполнению служебных обязанностей зам. председателя Средазкомитета с 10-го февраля с.г.
-  Просить  Управление Садвинсоахозтреста Уз.ССР не позднее 10-го февраля 1944г. освободить тов. Кривова Н.И.,согласно КЗОТа ст. №№159,161 от занижаемой им работы в Садвинсовхозе №15 «Кибрай», в связи с выбором его членом Пленума Президиума и утверждением на штатную должность заместителем председателя Средазкомитета.

П.п. председатель       /Козлов/
Выписка верна:
Управделами Средазкомитета профсоюза Садвинеовхозов /Седова/
печать, подпись.
_____

Рассказав о том, каким был производственником мой отец, до каких, не являясь членом Ком. партии, высот поднимался в служебном положении, и что, порой, приходилось переживать ему из-за нелепостей чиновничьей систе­мы того времени, хочу теперь снова еще раз, а возможно — еще много раз вспомнить и рассказать о нем, как о прекрасном человеке, любящем муже и отце и вообще, как говаривал А.М.Горький,  -  Человеке с большой буквы!

Для этого возвращаюсь снова к тому прекрасному незабываемому времени — летним каникулам, проводимым в совхозе «Келес». Я рассказал о напряженных работах в сезон съема яблок, когда не хватало рабочих рук, и администрация предлагала нам, подросткам, по мере сил принимать участие в работах.

Так, я Валя и Тамара, наравне с другими детьми работников совхоза, работали под бараком, сортировали яблоки, укладывали бумагу в ящики и т. п.

Когда же были «окна» в работе, наступало затишье на несколько дней- с друзьями отправлялся на  рыбалку, за раками или просто катался на велосипеде, изучая окрестность и подыскивая арыки с изобилием рыбешек.

Иногда выезжал с папой в город — он по делам а Садсовхозтрест, а я — походить по магазинам, навестить школьных товарищей.

Эти поездки часто утомляли своим ожиданием. Не напрасно говорят: ждать и догонять — хуже нет! Но… но и это, порой, оборачивалось приятным незабываемым событием!

Утром, как бы невзначай, папа спросил: нет ли желания проехать с ним в город, часа на 2-3, не больше. Зная уже по опыту, что это время, как правило, удваивалось, я задержался с ответом. Отец, поняв мои опасения, ободряюще, ласково проговорил: собирайся, собирайся, сегодня задерживаться не будем. У меня небольшие дела в тресте, а матрацы оформлении, получат их быстро, так что не задержимся, к обеду вернемся.

И вот, «спешившись» у ворот Садсовхозтреста и отправив машину с экспедитором за матрацами, отец дал мне «увольнительную» на 2-2,5 часа. Зная, однако, по опыту, что двумя часами не обойдется, я отправился в «Динамо” за проявителем /фотоаппарат был подарен в первым год приезда в Ташкент/, поел мороженного, заглянул в книжный на  углу, прошелся по «Бродвею» /ул. К.Маркса/,  и к намеченному сроку был снова у ворот Треста.

Машины еще не было, но две  женщины, приехавшие     с нами- повар и птичница, уже сидели на скамейке.

Папы в Тресте не было. Примерно через час к нашему удовольствию прибыли матрацы. Экспедитор Вахаб, довольный операцией «матрасы»,  отправился на угол пропустить кружку пива. А мы, взабравшись на машину, предвкушали мягкую поездку домой. Машина стояла под развесистым густым карагачем, было не жарко и уютно. Блуждая взглядом по редким прохожим вдруг увидел отца. Его быструю энергичную походку я угадывал всегда с полувзгляда. Сохранившаяся военная выправка кавалериста, высокий рост, не позволял мне с кем-либо его спутать.

В руках у него было два свертка: один длинный, завернутый в серую бумагу, в нескольких местах привязанный шпагатом. Мысль, что это, возможно, подарок, мелькнула, но чтобы это могло быть-не догадался. И только когда папа подошел к машине и положил на матрац рядом со мной сверток, сердце радостно учащенно забилось -ружье| В подтверждение догадки, кладя второй, маленький сверток рядом, сказал: Вот патроны, надеюсь, на лето хватит?

Две аккуратный коробочки со свинцовыми дробинками к пневматическому ружью -»воздушке»,по 1000 штук в каждой!

Можно ли забыть такое!

Два лета я был охотником. По пятам за мной ходил Мурзик, рыжий кот Томы. Он страшно любил воробьев, а я поддерживал в нем эту любовь. И сколько я их пострелял! Да и не только воробьев.

Вспоминая о прекрасном времени мальчишеского детства, порой чувствуешь вину,_/ раскаиваешься в содеянном. Зачем был так жесток к своим братьям меньшим?  Но это теперь, когда видишь себя со стороны таким же незащищенным и смертным, как и все вокруг живое. А тогда, мальчишкой, мог ли думать об этом, да и позже, когда вернулся с фронта.

Произошло это на винпункте у Хито, Валиного мужа, грузина-винодела, с которым нас связывает вот уже более пятидесятилетия искренняя дружба. Был у них в гостях, После изрядного подпития /у него на пункте было чудес­ное сухое вино!/ вышли во двор. Хито любовался трофейным вальтером, вынутым мной из кармана. В это время появилась бродячая собачонка, часто надоедавшая им, и, кажется, я предложил ее пристрелить. – Зачем? Какой бес владел тогда моим разумом? Ведь не был же таким жестоким. Но прицелился и выстрелил…

На фронте, где такой поступок можно еще было бы как-то оправдать, просто не придать значения, — там кругом смерть, и жизнь ничего не стоит. А тут.,, зачем, зачем? Эта, ни в чем не повинная, оборванная мною просто так, мимоходом, жизнь, до самых последних дней будет мне укором. И никакие винные пары не могут служить оправданием.

Ну, а в раннем детстве, до войны, думать так я не мог. Мы устраивали состязания в стрельбе, кичились друг перед другом в меткости глаза, в ловкости прыжков, лазаний по деревьям, езды на велосипеде. Да и в чем мы только не соревновались.

Отец не препятствовал в этом, наоборот, молчаливо, как мне казалось поощрял. Прожив трудную жизнь, многое повидав и испытав на своем веку, зная, как нелегко живется людям безвольным, слабым душой и телом, он, наверное, не хотел видеть таким своего сына. Чтобы стать настоящим мужчиной, мальчик не должен расти в тепличных условиях, поэтому он разрешал мне делать многое, что пугало порой маму.

Например, дальние поездам на велосипеде, купание лошадей, с кото­рых не раз падал во время скачек и т.п. Конечно, шишек и царапин, а иногда и более серьезных ранений или простуд, кончавшихся фурункулами и их вскрытием в больнице, было немало. Но все кончалось благополучно, закаляло и развивало физически и я считаю, -  сослужило неплохую службу в дальнейшем, на фронте. Сколько раз подмечали — ребята, слабо развитые физически, менее ловкие, гибли раньше других, казавшихся более счастливы­ми. удачливыми. А ведь другие — просто лучше подготовлены физически.

Вспоминая чудесное время в совхозе «Келес»,не могу не рассказать о своем друге Джульбарсе, Джульке, как ласково его звали. Немецкую овчарку купил я щенком у школьного товарища, Аркадия Рабиновича, ставшего впоследствии настоящим другом. Прожил Джульбарс, к сожалению, недолгую жизнь.

И, возможно, в раннем уходе его из жизни повинен я.

Случилось это осенью 1940 года. Джульбарс. выросший на природе /мы с ним совершали многокилометровые походы и пешком и на велосипеде/ — был физически крепким, смелым. Казахские собаки, отличавшиеся размерами и свирепым нравом, знакомясь с мертвой хваткой Джульбарса /при встречах мы их стравливали/ -стали дико лаять, но обходить его стороной. В походах наших за день-деньской он пробегал столько километров, так уставал, что вернувшись домой. лежа перед миской /пока мама готовила ужин/, не мог держать голову. Она опускалась к полу от усталости.

В тот день мы с ним пошли пострелять скворцов, этих бичей виноград­ников. Тысячами штук они налетали на виноградники и лакомились созревшими ягодами. Папино ружье было уже моим, торжественно врученным мне после убитого мною зайца! Первого в жизни.

Скворцов не оказалось но, дойдя до ограды сада, а он огорожен колючей проволокой, мы увидели на поле «пасшихся» сизых голубей. Конечно, прицелил­ся и выстрелил. Джульбарс метнулся в их сторону /он уже хорошо понимал охоту, свои обязанности/,сквозь изгородь и вдруг,- громко взвизгнул. Притащив подранка, беспокойно стад крутиться, лизать у себя в паху.

И тут я увидел страшную рану мошонки. Он разорвал ее проволокой сантимет­ров на 7-8! Крови он потерял много. Лечить его было трудным делом, но со временем рана затянулась. А под новый год приезжает Вахаб и сообщает страшную новостъ  — Джульбарс околел. Подозрение на бешенство, голову взяли в Ташкент на исследование.

Мне назначили 12-ть уколов в живот, так как он обычно лизал руку, а мамее, возившейся с ним ежедневно_у-40 уколов. У нее была на палъце ранка.

Бешенства не оказалось, и гибель его приписывалась другой версии: в совхозе были собачьи свадьбы, а Джульбарса не пускали. Он метался, скулил, лаял. Однажды сорвался с цепи и, перемахнув изгородь балкона, погулял с собаками. Вскоре после этого стал нервничать, скулить от боли, лизать в паху, и даже пытаться грызть.

Эти подробности рассказала мама. И мы пришли к заключению, что трагедия с ним скорее всего-последствия нашей с Джульбарсом последней охотн!

Потерю его переживали все, особенно мы с мамой. Но если я, живя в городе, потосковав немного, должен был поневоле быстро переключиться на школьные дела, учебу, то мама, оставшаяся в совхозе вместо бабушки, не находила себе места. Тем более, что папа, как правило, находился до позднего вечера на работе.

Не выдержав одиночества, приобрела щенка, снова овчарку, но теперь — девочку. Назвала ее Ингой. Она была такой же умной и преданной и прожила с нами 11 лет.

Мама
Я был бы плохим сыном, если бы не рассказал о маме, какая она была, что для нас значила.

Прекрасная, добрая .любящая и заботливая мама служила нам, вкладывала в нас всю свою душу. Как и отца, мы с сестрой страстно ее любили и считали лучшей мамой на свете.

Ее любовь к нам, энергия, претворявшаяся во все домашние дела, связанные с необходимостью ходить по базарам, готовить, кормить, обшивать, одевать, следить за здоровьем, лечить  /а это она умела делать!/,и — следить за духовным ростом своих детей — были поистине неиссякаемыми. Точно так же она заботилась о папе. Мы, живя вместе, привыкли к этому, как к воздуху нас окружающему, считали все, что получаем от щедрот ее души естественным, само собою разумеющимся. И не всегда правильно оценивали, вернее-недооценивали ее труд, беря себе больше, а отдавая ей и ласки и любви меньше, чем она заслуживала. И лишь когда мамы не стало, появилось горькое запоздалое раскаяние.

Почему же мы, любящие ее дети, не находили времени, чтобы утешить порой, скрасить далеко не легкую ее жизнь, всецело посвященную нам?

А жизнь последние годы была для нас нелегкой. Пережитое в молодости, с годами отразилось на здоровье. Стала часто болеть, особенно сердцем, повысилось кровяное давление. А ведь бывало, рассказывала мама, могла по несколько часов к ряду не слезать с седла… Умела и скакать и стрелять… Недаром была дочерью военного. Но, — немного подробнее о ее молодости, что мне известно.

Родилась мама, Ксения, Ксюша, как ласково звали родители, в 1900г.  в г. Мценске, в семье военного. По линии своей мамы, тоже дочери военного — генерала, являлась потомком многих в их раду военных, уходящих корнями ко временам А. Пушкина.

К сожалению, родословных в советское время писать было не принято, а рассказы мамы в раннем детстве  улетучились, и я не запомнил имени   одного из дальних ее родственников, отличившегося в войне с Наполеоном в 1812г. Он дослужился до генерала. В г. Калуге, в музее боевой славы есть его портрет /со слов троюродного брата/.

Кто я этому генералу? С какой стороны родства? — Не знаю. Да и вряд ли, по прошествии стольких лет  можно узнать — родных нет, свидетелей родословной — тоже. Но одно тешит самолюбие — и ты причастен к ратному труду предков, воевал, защищал родину в тяжелый для нее период. Взаимосвязь налицо. Мама, росшая в семье, где преобладали разговоры на военные темы с героико- патриотической направленностью, в детстве унаследовала определенный интерес к военным. Это предопределило и ее судьбу. Во время войны, в 16 лет, живя без родителей у родственников своего нареченного жениха в г. Воронеже. куда волею случая заехал с фронта кавалерийский офицер и зашел передать Ксюше привет от жениха, находившегося в то время на фронте, — знакомится с будущим моим папой

Они влюбляются друг в друга с первого взгляда. Он предлагает ехать с ним на фронт. Она соглашается, Эту,  самую большую свою победу, отец часто впоследствии вспоминал со словами: «Пришел, увидел, победил! «Да, согласиться следовать за фронт /ни чинов, ни званий больших у него не было!/, навстречу неизвестности и смертельной опасности… Это не каждому дано… Вероятно, огромная, всеобъемлющая любовь, поразившая их сердца, была запрограммирована свыше.

К сожалению, немногое поведано нам, детям, об их фронтовой жизни, их молодости. А ведь она была, и была, вероятно, не менее интересна, драматич­на, чем у  героев произведения А. Толстого «Хождение по мукам». Мама очень любила  отца,  как и он ее /об этом скажу ниже/, умела ценить все, что связыва­ло его с прошлым, до их знакомства. Свидетельство тому — сохраненное ею письмо влюбленной в папу девушки, Паши Шкинченко. Завязавшаяся дружба в школе садоводов г.Самарканда не имела продолжения, осталась на бумаге, так как адресат уходил на войну, Но искренние, возвышенные чувства, доверенные бумаге и обращенные к человеку, обожаемому мамой, были восприняты ею близко к сердцу.  Это — свидетельство высокого духовного благородства, умения, забывая себя, сопереживать с любимым человеком его прекрасное прошлое.

С годами, на перекрестках жизненных дорог, нет, наверное, семьи, где не случалась какая-нибудь история, способная изменить, повернуть привычный семейный уклад в ту или иную сторону. Случалось это и в нашей семье, однако, без каких-либо последствий и, в первую очередь, благодаря уму и выдержке мамы.

А предыстория такова: в совхозе «Келес»,о котором я много уже расска­зал, был медпункт, заведовала им медсестра, молодая блондинка. Отец, представительный мужчина, нрявившийся многим женщинам, не мог  не попасть в поле зрения одинокой женщины, тоже не дурной собой. Что может быть в таких случаях-понятно. Дошло ли у них далеко, неизвестно. Я только запол­нил, что блондинка уволилась, а мама стала работать на ее месте. По какой причине,  не знал, да и не интересовался. И лишь спустя многие годы, случай­но узнал некоторые подробности. От зав. детсадом, пожилой женщины, которая в те годи была воспитанницей совхоза, девочкой, однажды заболевшей прос­тудой и попавшей в медпункт к блондинке. Лежа с банками на груди она ока­залась случайной свидетельницей разговора моей мамы с медсестрой.

Дело происходило, видимо, так: «Вашу маму хорошо помню, она была очень красивой. Когда она вошла в медпункт, сестра хотела меня выпустить, но ваша мама, сказав: «она мне не мешает, пусть лежит», стала говорить ей очень спокойно. что пришла просить /блондинку/ оставить ее мужа в покое. – «Уезжайте, оставайтесь_, - что хотите делайте, но мужа оставьте. Я прошла с ним две войны, у меня двое детей_,  и я буду за них бороться. Если вы не оставите его в покое, пеняйте на себя: жаловаться никуда не пойду, я просто выжгу вам глаза кислотой или ошпарю кипятком ваше лицо. Я предупредила, не шучу».  И она вышла.

Заведующая, рассказывая мне эту историю, а мы с ней работали в институ­те садоводства и виноградарства им. Шредера, к которому отошли земли быв­шего совхоза «Келес»,особенно была удивлена спокойствию, с каким было это сказано. Видимо, все произошло именно так. Мама, интеллигентная, высококультур­ная, выдержанная женщина /до 15 лет училась в женской гимназии/, не могла позволить себе какую-то брань или ругань. Тем более, сквернословить, Но решительно постоять за себя, своих детей, сохранить семью,  как видно, могла.

Наверное, и дома состоялся разговор, о котором мы ничего не знали. Но из острой ситуации выход был найден и довольно просто -блондинка исчез­ла, мама пошла работать в медпункт. вспомнила свою молодость. В общем, оста­лись и овцы целыми волки сыты. А могло быть и хуже. Теперь, спустя годы, когда мамы не стало, вспоминая ее бдения обо всех нас, о доме, переживания за наши неудачи, порой, больше, чем мы сами, видишь, какими росли неблагодарными эгоистами, как легко принимали все, как должное, не задумываясь над тем, что родителям также приятно было бы ощущать внимание к себе с нашей стороны и больно, вероятно, когда мы оказывались черствыми себялюб­цами.

Но… не исправить, не изменить уже ничего…Поезд, как говориться, ушел.  И груз воспоминаний на весах с сыновней любовью и заботой к родите­лям, перетягивает в противоположную сторону. А ведь бывало, любил повторять мудрое армянское изречение, что если сын сможет изжарить для матери яичницу на собственной ладони, то и тогда он останется перед ней в долгу.

Наша мама была чудесном человеком, как и отец, любила жизнь, семью, друзей, симпатизировавших ей.  Она не оставляла без внимания людей нуждаю­щихся, всегда помогала советом и делом_;, и ей отвечали взаимностью.

С годами, из-за болезни сердца, постоянно высокого кровяного давления /за 15 лет перенесла два инсульта/, а это-последствия многих неу­рядиц, неустроенности в нашей с Тамарой жизни /неудачные замужества/, о которых, если сумею, расскажу позже -маме становилось все тяжелее вести домашние дела, заботится о нас, о папе, но не прекращала этого до послед него часа.

Землетрясение апреля 66 года, продолжавшееся еще почти год подзем­ные толчки. расстраивали и без того больную психику и подтолкнули к роковому рубежу. Мама умерла 8 марта 1967 года. Умерла внезапно, на моих глазах, в присутствии почти всех домашних, находившихся в другой комнате.

Рассказывать о нашей растерянности, беспомощности в момент кончины /не подумали об искусственном дыхании!/ -тяжело и больно, А могли ли мы помочь? Это был третий инсульт. Но все равно на совести нашей груз, остающийся до конца дней. Двух лет не дожила до золотой свадьбы с напой. Что она для нас, ее детей, мужа значила, как отразился ее уход из жизни, высказано папой мысленно для себя в одной из записных книжек, обнаруженной мною после его смерти.
‘Если бы мне нужно было определить нашу мать в нескольких словах, я сказал бы, что это была прекрасная    женщина, идеальная мать   и идеальная жена для рядового человека, каким был я.

Большей частью она была приветлива, умела разговаривать и производила на всех знающих ее, очень хорошее впечатление. Когда мне нужно было серьезно настроиться и изгнать из головы какие-нибудь мешающие мне соблазны, я начинал вспоминать о своей умершей жене и вызывать в своем воображении ее образ. Это общение с памятью любимого человека, похожее скорее на внутреннюю молитву без слов, было тем моим святая святых, куда я никого никогда    не допускал, и  которое было для меня дороже всего в жизни.

Это бет тот светлый уголок, который есть в душе каждого из нас, и который нам дорог только благодаря тому, что его никто другой не видит и не знает.

Каждый думает, что в нем одном горит этот свет, и каждый благодаря этому считает себя отменным от других.

Война
Продолжу воспоминания о том времени, которое нарушило наш образ жизни, да и не только наш, а всех добрых людей, всего нашего народа, мирно трудившегося, мечтавшего о лучшей жизни.

Грянула война, заставшая меня на пороге 10-го класса. Была она для нас, детей, неожиданностью. Хотя приходилось иногда слышать по радио, в разго­ворах старших о ее возможности, но казалось это таким далеким, эфемерным_f а в случае возникновения- коротким для нашего государства событием, конечно же с нашей победой, как с Финляндией, и обязательно на вражеской земле. Слова песни: «Мы своей земли ни пяди низкому не отдадим!», прочно сидели в наших головах. И вдруг, в одночасье, враг переходит границу СССР на пространстве от Белого до Черного морей, бомбит столицы почти всех западных республик нашего союза, наши войска отходят в глубь страны и трубные призывы песни: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!’ зазвучали больше, чем серьезно.

А мы этим летом всей семьей собрались ехать в Ессентуки, в гости к дяде Боре. И-буквально в июне, 22-го!

Папа с мамой, взяв билеты, должны были скорым поездом ехать из Ташкента. На станции Келес, где поезд стоит пять минут, прихватить нас с вещами и — путешествие началось бы! Но получилось по другому.

Мы уже знали о вероломном нападении Германии на Советский Союз и слышали по радио выступление Молотова, но нам, еще не осознавшим всю трагич­ность происшедшего, верилось, что поездка состоится. Поэтому прибыли на станцию Келес к подходу поезда с вещами. Увидев папу на ступеньках вагона, многозначительно размахивавшего рукой, поняли,  поездка отменяется.

А вскоре, жадно следя за сообщениями прессы, радио о боевых действиях на фронтах войны, ежедневно слыша о чудовищных зверствах, чинимых фашиста­ми на оккупированной территории Украины, Белоруссии, Прибалтийских республиках, мы начали понимать, что той, другой жизни, о которой мечтали но окон­чаний’ 10-го класса,- уже не будет. многие вещи, казавшиеся важными, планы и переживания вдруг обесценились. Все отодвинулось куда-то далеко-далеко.

Два с лишним месяца войны, совпавшие с каникулами, столько привнес­ли нового в нашу жизнь, что когда встретились в школе, были уже другими. Наслышанные об оставлении нашими войсками десятков городов и сотен населенных пунктов, зверствах фашистов над их жителями, большинство ребят настраивалось на немедленное желание попасть на фронт, воевать с прокляты­ми фашистами.

Фотографии повешенных немцами советских людей, пестревшие в газетах, подогревали нас. Особенно памятна одна из них- партизанки Тани, с отрезан­ной грудью и веревкой на шее. Потом мы узнали- это была Зоя Космодемьянская не пожелавшая немцам назваться своим именем, ставшая посмертно Героем Советского Союза.

Нам было по 16-17 лет, писатели и поэты призывали к отмщению за своих, ни в чем не повинных согражданки мы не могли смотреть на это равнодушно, тем более, наши старшие школьные товарищи уже были на фронте, писали письма, а некоторые и сложили головы.

В таком настрое семерка ребят нашего класса: Борис Самодуров, Дима Бёньяминович, Борис Муталибов, Коля Толстов, Виталий Новиков, Мансур Деминов и я решили по примеру двух старшеклассников, Стрельцова и Фалалеева, посту­пить в летное училище. Однако в военкомате сообщили, что прием с 18 летнего возраста и нужна разнарядка с училищ. Но заявления наши оставили и обещали сообщить, когда будет набор.

Занятия в сентябре проходили сумбурно, мужчин — педагогов забирали на фронт, а в октябре вообще новость — все, вплоть до седьмого класса,  едем на хлопок- помогать сельским жителям собирать урожай.

Хлопковая эпопея, начавшаяся в 1941 году и длившаяся для многих годы — предмет особого разговора, интересных и не очень воспоминании. Наше поколе­ние тактически взрослело на хлопковых полях. Но первый год, связанный с началом войны, особенно памятен.

Собирать хлопок, оказывается, не прогулка по полю и даже не субботник около школы с веником. Надо, согнувшись в три погибели, по граммам выбирать из коробок волокно, делать это в любую погоду. И выполнять установленную норму сбора.

К концу дня спина не разгибается, руки поцарапаны, ноги гудят. А вечером проработка тех, кто не собрал нормы. Я был постоянным членом среди них. Да и большинство ребят. У девочек получалось лучше.

Поэтому, не долго думая, семерка будущих летчиков решает бежать с хлопка. Первым делом в военкомат, может, он выручит. И вот, когда все угомонились, /а в нашей комнате жили еще несколько девятиклассников/, прихватив сидора отправились в ночь, на станцию «Вревская»,что в 8-9км от колхоза. Не без приключений /у Мансура уплыли ботинки при форсировании наш мелкой, но быстрой речушки/, добрались до станции и в ожидании поезда, продремали на сидорах и друг на друге. Помнится это хорошо, потому что продрогли осно­вательно. На подножках поезда доехали до Ташкента, и первым делом-в военко­мат. Выяснилось- разнарядки на нас нет. Когда будет не известно.
- Что же нам делать? Ведь из школы могут выгнать!
- Могут. Лучший вам совет — возвращайтесь в колхоз, к своим, простят.

И вот через день, запасшись кое — какими продуктами, проделываем обратный путь вечерний поездом. Добираемся до своих ночью. В квартире — перемена. Подселили преподователя,Вагана Осиповича, нашего нового физика, сменившего Михаила Макаровича, воюющего где-то на центральном фронте.

До этого мы жили без преподавателя, как старшеклассникам -доверяли, и мы обязаны были следить за дисциплиной, в т. ч. салаг, девятиклассников.

Малость придя в себя после ночного перехода, проголодавшись_; принялись грызть яблоки и швыряться огрызками. Ho — не долго: кто-то угодил в горевшую лампу «Летучая мышь», разбил стекло, и только проворство Бориса Самодурова избавило от пожара — успел загасить занявшуюся солому.
- Вы что, дети*. маленькие? Разыгрались! Возмушенный возглас Вагана Осипо­вича, приподнявшегося. заставил всех притихнуть. После продолжительного молчания он снова заговорил: Ложитесь ближе друг к другу, замерзните!  Через некоторое время засопели, зашевелились, стали благоустраиваться под боками у спящих девятиклассников.

Хлопковая эпопея растянулась до наступления холодов-середины декабря. Вернулись к занятиям. Военкомат молчит. С учебой не ладится, особенно у меня. Перестал ходить на уроки немецкого языка. Старенькая учительница, Леонида Александровна, по национальности немка, была строгой, в отличниках у нее я не числился /если не сказать большего/, тут война с Германией, а она /подумать толысо!/ имеет там родственников. Нет,это свыше моих сил! И объявил байкот немецкому.

Забегая вперед, покаюсь: вернувшись с фронта, прибежал в школу, расцело­вался со всеми учителями, в том числе и с Леонидой Александровной, чисто­сердечно признался в своих грехах и сожалел, что не учил немецкого.

А тогда… Дома сгущались тучи. И, наконец, крупный разговор с отцом. Вопрос был поставлен категорично: или учиться или идти работать. Третьего не дано /а я мечтал -военкомат выручит!/, в такое время пора взрослеть. И я понял, надо работать.

Из Химок Московской области эвакуировался в Ташкент авиационный завод им В.Чкалова. Его рабочих расселяли по квартирам ташкентцев. У нас жил мастер завода, Иван Владимирович, со своей семьей-женой и дочуркой. В разговорах с ним проникся уважением к людям, о которых он рассказывал, к их труду, Да и деньги, которые будут платив, не лишние а наоборот, кстати, мы с друзьями уже начали встречаться с девочками. В январе 1942 г. стал токарем-револьверщиком, вначале учеником, но вскоре-самостоятельным рабочим.

Начинать новую жизнь оказалось нелегко. Работать в военное время- особенно, Иногда приходилось стоять за станком по две смены кряду, трудно давались переходы из второй смены в первую, когда домой идти ночью не хотелось, мы оставались на ступенях лестничной клетки своего цеха и дремали под шум работающих станков, дрожа от холода и голода. Обед наш зачастую состоял из кровяных пирожков и минеральной воды. Чтобы заглушать постоянное желание кушать, пристрастился к курению, Да и какой же рабочий человек не курит! А с табаком, папиросами было туго и дорого, Курили всякую дрянь, вплоть до ваты и, конечно, травили организм.

Запомнились и светлые дни. Однажды выполнил норму на 275%. Моя фамилия появилась на доске почета. Получилось так, что цеховой мастер сконструировал новый фигурный резец, способный делать сразу две операции, Это поз­волило сократить время на изготовление детали из дюралюминия в два с лишним раза, Новый резец понравился, и я в течение трех дней перевыполнял норму.

Вообще, вспоминая ту пору, хочется сказать добрые слива о самом моло­дом рабочем люде — мальчишках и девчонках 15-1б-ти летнего возраста, которые в труднейших условиях военного времени, не досыпая и не доедая, месяцами без выходных, самоотверженно трудились, сознавая, как важен их труд- самолеты для фронта. Они выполняли и перевыполняли нормы, были примером для других. Вскоре после моего «подвига» на цеховой доске почета стали расти показатели доблести в труде, дошедшие до 1000% от  норм.

И так было на многих предприятиях страны. Уверенно говорю, потому что приходилось бывать на других заводах.

Особенно заполнился Тагильский, танковый, на Урале, где после училища, о котором расскажу ниже, получал боевую машину Т-34. Вот один из заводских эпизодов, Подростки, щуплые мальчишки, в сборочном цехе, где существовала конвейерная система, успевали выполнять свою работу быстро, мастерски, не задерживая работу взрослых на потоке, А им приходилось выполнять ее в самых неудобных позах, под днищем танка, приворачивать, например, резино­вые бандажи в определенных местах, добраться куда может только ребенок.

А уж говорить о том, каково им было с постоянно пустым желудком, просто трудно и больно. Например, стахановцы, перевыполнявшие норму, получали иногда дополнительно к постному обеду /суп с двумя — тремя блесками жира!/ по две оладьи. Они не ели их, а продавали или обменивали на хлеб, тут же, при выходе из столовой. А мы, такие же вчерашние дети, только более избалованные судьбой, покупали, так как имели лейтенантскую зарплату и  страстное желание полакомиться вкусненьким, напоминающим дом, маму..,

А вообще же, как трудился рабочий люд на заводе, можно судить по количеству ежесуточно отправляемых танков на фронт: каждый эшелон вез 25-30 боевых машин!

Мы восторгались конвейерной сборкой машин: наблюдая за ней с раннего утра /за каждым экипажем закреплялся остов будущего танка, всего лишь короб­ка с номером/, мы двигались с ним по конвейеру и отлучались лишь на обед, минут на 40-50, Каково же было наше удивление, когда, возвращаясь, находили свою коробку в двухстах — трехстах метрах впереди того места, где она стояла до обеда. Коробка уже была на крюках, сверху кран опускал двигатель, двое — трое рабочих монтировали что-то внутри башни, которая тоже была на месте, а двое ребятишек, худых, замасленных, с серьезным выражением на лицах тру­дились под танком.

Тыл ковал победу для фронта  и об этом надо знать, помнить,,. Мысль об училище не оставляла меня и на заводе, Однажды, по случаю 1-го мая, дали выходной. Мы с Борисом поехали в совхоз к отцу, В гостях у него был какой-то полковник. За столом разговор коснулся нас: почему один учится, а другой работает? Выяснив, вдруг, предложил, -  а не хотели бы стать танкистами? Это ничуть не менее почетный род войск, чем авиация, и училище под боком, в г. Чирчике /оно эвакуировалось из г. Харькова/. Если хотите, помогу устроиться, Выпускает оно лейтенантов, а не младших, как авиационное /это сказано для затравки!/  Неожиданное предложение мне понравилось, вновь загорелся желанием стать военным, попасть на фронт, С этого момента ни о чем другом не  мог думать.

Но оказалось, уйти с завода не просто, бронь — на всех мужчинах. Попытки действовать через военкомат ни к чему не привели и прошло еще 1,5 месяца, прежде чем «удрал» с завода и очутился в училище.

Помогла совершенно случайно начальник военного стола завода т. Данилова. Узнав об отказе директора найма и увольнения завода   Маркина дать расчет /подумаешь вояка? А кто работать будет?/, подтрунивании начальника цеха и мастера участка -/без нашего согласия — никуда не уйдешь!/, она посоветовала уехать  в Чирчик без всякого расчета, устроиться в училище, прислать на ее имя писъмо, а уж она позаботится о расчете, вышлет.

Так и сделал: проработав на заводе 7 месяцев /с ЗО-го декабря 1941г. по 4-е августа /вернее, по 3-е, 4-го был уже в танковом/  очутился в училище.

Но прежде, чем были пройдены медицинская и мандатная комиссии и сданы экзамены, пришлось два месяца повисеть на «карантине» и «специализироваться” на земляных работах при помощи лопаты .  Когда же начались занятия, понял, что значит военная школа, но… выбор был сделан.

Учиться в военной школе нелегко, в военное время особенко. Программа подготовки командиров танков была насыщенной до предела, а времени на это — всего семь месяцев. Фронт требовал пополнения, училища вынуждены были сокращать сроки обучения.

Бывая сейчас в танковом /учится внук товарища/, невольно проникаешься уважением к ребятам, их широте знаний, умению владеть современной техникой, позавидуешь хорошей доброй завистью, глядя, как поставлено обучение, как размерена и продумана жизнь курсантов. Ребята имеют возможность и нормально заниматься, совершенствовать свое боевое мастерство, и культурно отдыхать, получая наслаждение от посещения театров, музеев, выставок. Наличие спортивных комплексов, бассейнов, различных спортивных секций, художественной само­деятельности, позволяют закаляться физически и духовно, прививают ребятам эстетические вкусы, помогают понимать и любить прекрасное.

Такими возможностями мы не располагали. Выходных не было, а если не занимались, то в такие дни водили нас в город  Чирчик /училище было в  сталинских лагерях/, чистить улицы или территорию химкомбината, или еще на какой-нибудь субботник. Порой так уставали от перегрузок, что несмотря на неудобство железных коек двухъярусных, сдвинутых попарно /трое-вжзу,трое- вверху/, добравшись до своего места, мгновенно засыпали, а команда «Подъем!» казалась всегда преждевременной.

По окончании училища, в звании лейтенанта, в числе 200-сот таких же офицеров был направлен в г. Нижний Тагил на танковый завод за боевой машиной. Что и как было на заводе, частично уже поведал. С получением техники наш эшелон в ночь на 26 сентября 1943 года двинулся по направлению к фронту.

Какие чувства испытывал_; троясь в последнем телячьем вагоне /танки- на платформах/, какие мысли бродили в голове — всего не припомнишь, но важное_/ возможно, главное, что занимало тогда, запомнилось.

Часто обращался мыслями к дому, оставленным родителям, особенно к отцу, его беседам, разговорам., наставлениям нам, школятам, мнящих себя взрослыми, охлаждение нашего патриотического пыла, юнцов, рвущихся на фронт, особенно раскрылись мне после Нижнего Тагила.  Как он был прав! Чтобы сражаться с врагом, победить его, он не уставал повторять — нужны знания военного дела, умение владеть военной техникой хотя бы на равных, Немцы умный народ, хорошие вояки и высокотехничные люди, следовательно, нужны и вам, танкистам, летчикам, артиллеристам, не важно кому, — всем те же отличные знания,..

А мы?  — Краткосрочные, семимесячные лейтенанты, что имеем? Особенно ощутил это на танковом заводе, когда пришлось в тире пристреливать пуле­мет, спаренный с пушкой.  Заводской оружейник, мастер по пристрелке, делал все быстро, ловко. Я ему обязан был помогать, Смотря в прицел и производя одиночные выстрелы, он изредка подавал мне команды — куда, какой маховик сдвинуть, что куда повернуть, как зафиксировать.

В полутемноте, изрядно волнуясь /это приходилось делать впервые, в училище мы только стреляли и то-два раза!/, я не сразу соображал, замешкивался. Это раздражало нетерпеливого оружейника! — И куда вас, телят, посылают? Что делать-то будете? Гореть?

При одном воспоминании об этом, снова становилось неловко, стыдно. И — обидно. В конце концов, не пристрелкой же буду я заниматься, а стрелять из уже пристреленного оружия. Но внутренний голос воскрешал, напоминал слова отца: «Знания нужны, если хочешь выйти победителем из смертельной схватки, и не только знания, но и быстрота реакции, мгновенные действия в любом положении.

Да, много добрых и дельных советов я получил в беседах с отцом, а вот смогу ли теперь воспользоваться, не оплошать?

Потому, что пишу эти строки, вероятно смог. На фронте за год и семь месяцев много чего было, везения, вероятно, тоже, но одно я усвоил твердо — знания, плюс железная дисциплина и постоянная настроенность на возможно­сть непредвиденного, чего-то внезапного, резкого, быстротой, особенно в сложных ситуациях  гарантируют от несчастных случайностей, помогают выйти победителем.

Мне повезло с экипажем, особенно с механиком-водителем, отличным мастером своего дела. Вероятно, поэтому и в первом бою, боевом крещении и в последующих девяти днях, когда преследовали отступающего врага на правобережной Украине, до самого последнего момента, пока немцы нас не подбили /случилось это не по нашей вине/,- на машине не было ни царапин, ни сорванных крыльев, ни, тем более, повреждений в двигателе /как у некоторых/. Это — заслуга механика, Крюкова Григория Ивановича, старше меня на десять лет. Забегая вперед, скажу; из этого экипажа, мы только с ним и уцелели. Радист-Тихомиров Николай Николаевич и заряжающий — Борягин Петр, погибли.  Но об этом позже

Далее >>