Он сказал: «Поехали!»
Он махнул рукой,
Словно вдоль по Питерской, Питерской
Пронесся над Землей
Николай Добронравов

Армянское радио спрашивают:
Какие условия в полете
были созданы Первому космонавту?
Армянское радио отвечает:
Точно такие же, как последней собаке.
Анекдот 60-х годов

Уже приученный к тому, что в своем новом качестве испытателя я не буду знать и минуты покоя, я отпраздновал с друзьями Новый Год и тут же получил указание выехать в ОКБ-1 для испытаний новой автоматической межпланетной станции.

На этот раз я был уже старшим группы, так как знал дорогу. И сразу в новом качестве я столкнулся с трудностями. У меня пропал офицер – старший лейтенант Геннадий Барцев. Перед отъездом он был в общежитии, но не явился в назначенное время на станцию. В Москве его тоже не было. После некоторых колебаний я позвонил на вторую площадку и доложил о пропаже.

Через три дня появился недовольный Хильченко и одновременно с ним … Барцев, который, как оказалось, решил заехать к родителям на пару дней. Предупреди он об этом, не было бы шума, а так он получил устный выговор, да и на меня Хильченко дулся.

Я оказался среди своих друзей-промышленников. В. Шевелев пояснил, что на этот раз мы будем испытывать венерианскую автоматическую межпланетную станцию.

В цехе я убедился, что корпус станции был тот же, ведущий конструктор – тот же. Словом, было много знакомого. Были и отличия, прежде всего, в составе научных систем. Новая планета, новые условия, новые приборы. Никто, например, не собирался искать на Венере органическую жизнь.

Испытания аппаратов (их опять готовили две штуки) проходили по старому сценарию. Не было документации, не были отработаны вопросы взаимодействия расчетов, многое приходилось постигать методом «проб и ошибок». Вместе с тем, новизна задачи вызывала повышенный интерес, молодость легко справлялась с перегрузками и бессонными ночами.

Конечно, мы не все время работали. Удавалось иногда отдыхать, посещать театры, концерты и музеи. Большой популярностью тогда пользовался театр «Современник». Билеты обычным путем достать было нельзя. Помню, как однажды купил билет с рук у женщины лет тридцати и посмотрел «Голого короля» с замечательным актером Евгением Александровичем Евстигнеевым в главной роли. Продавшая мне билет женщина сидела рядом, но я обманул ее ожидания, и мы расстались после спектакля, так и не познакомившись.

Деньги у меня тогда водились, поэтому обедать в дни отдыха я предпочитал в ресторанах. Да и друзья из ОКБ-1 приглашали меня на дружеские вечеринки. Так познакомился я с ресторанами «Узбекистан», «Будапешт».

Мы выпивали, конечно, но не усердствовали. Заводчане иногда приносили с собой бутылки со спиртом, который официанты тут же переливали в хрустальные графины «для приличия».

По-прежнему проблемой оставалось плохое исполнение команд командной радиолинией. На новой станции стояла все та же аппаратура СКБ-568. Работа ее не улучшилась и грозила срывом программы полета. Что ни делали специалисты, качество работы системы оставалось низким. Андрей Малахов дневал и ночевал в цехе, пытаясь выяснить причину сбоев, но систему как заколодило.

Как всегда в подобных случаях, аппараты были отправлены на техническую позицию со всеми выявленными и невыявленными неисправностями. Подгоняло время, да и на заводе любили повторять: «Военные разберутся».

Вскоре мы вылетели в Тюра-Там, чтобы продолжить работы. Быстро развернув рабочие места, мы приступили к испытаниям. Работы велись с крайним напряжением: времени было в обрез, а системы работать никак не хотели.

К тому времени мы собрали людей «с миру по нитке» и организовали двухсменную работу. Распорядок работы был – сутки работаешь, сутки отдыхаешь. Учитывая время дороги домой и неизбежные совещания при пересменке, отдыхать приходилось меньше суток, но мы начинали спать прямо в машине и были довольны. Установилось, наконец, некоторое подобие порядка. Можно было хотя бы за сутки знать время, когда ты будешь свободен.

Однажды я прочел в каком-то журнале о результатах исследования поведения фронтовиков на передовой. Оказалось, что одним из главных воздействующих факторов был постоянный недостаток сна. В этом отношении мы были наравне с фронтовиками. Высыпаться удавалось только изредка.

Однажды, приехав утром на работу, мы увидели на столике руководителя испытаний какой-то печатный листок. Улыбающийся Аркадий Ильич Осташев показал его нам. На одной стороне были ноты и текст русской народной песни «Уж ты сад ли, мой сад», на другой – революционной песни «Замучен тяжелой неволей».

«Мы решили теперь смену передавать с помощью этой страницы, – пояснил Аркадий Ильич, – если испытания прошли хорошо, листок будет лежать «Садом» вверх, а если нет, «Неволей».

Увы, лежал он практически каждый день «Неволей” вверх. Продолжалась эта игра с неделю, а затем листок пропал. То ли кто-то взял его на память, то ли, как говорили, политотдел посчитал неудобным связывать неудачи с революционной песней.

Да, у нас тоже был политотдел. Но политические занятия он в Управлении практически не проводил, и конспектирования первоисточников не требовал, отыгрываясь на личном составе вспомогательных подразделений и частей, не занятых испытательными работами. Даже политработники понимали важность выполняемых работ и не решались отвлекать испытателей на семинары и лекции.

Иногда с десятки приезжали проверяющие, им подсовывали наиболее знающих марксистско-ленинскую теорию недавних выпускников военных ВУЗов. Попадал к проверяющим и я и проходил проверки успешно. Возглавлял политотдел Борис Иванович Кузнеченков, энергичный рыжий подполковник, опытный напористый политработник.

Первая венерианская станция была вывезена на старт и запущена 4 февраля 1961 года. Снова ракета 8К78 вывела тяжелую связку (четвертая ступень с АМС) на орбиту спутника Земли, и снова не включилась четвертая ступень. И снова не было сигнала с борта, который помог бы разобраться с причиной отказа.

Телеметристы обвиняли борт, начальство обвиняло наземную телеметрию. В океане расположились суда плавучего измерительного комплекса, напряженно слушающие эфир. Сигнала не было.

Здесь я отвлекусь и скажу несколько слов об участии судов в космической программе.

До 1960 года плавучие средства измерения проводили измерения в акватории Мирового океана под прикрытием выполнения других задач.

На Тихом океане работала ТОГЭ-9 – Тихоокеанская океанографическая экспедиция №9, настоящей задачей которой был съем телеметрической информации с борта запускаемых объектов. Это были мученики идеи. На малых судах без признаков комфорта они проводили в открытом океане, который назван Тихим по ошибке первооткрывателя, долгие недели и месяцы.

Остальную акваторию Мирового океана обслуживали суда, замаскированные под торговые корабли. В их числе были «Аксай» и «Долинск». Люди постарше помнят, вероятно, инциденты с «Долинском», который американские самолеты радиоразведки облетали на малых высотах. Естественно, ведь корабль излучал радиоволны, как хороший передающий центр.

По воспоминаниям сотрудника НИИ-4 подполковника Александра Петрова, участника таких экспедиций, корабли подвергались угрозе разоблачения только при проходе через Суэцкий канал. Для этой цели у капитана имелись специально выделенные валютные средства.

На Востоке действовало и действует волшебное слово «бакшиш». Водка, икра и хороший бакшиш заставляли таможенников закрывать глаза и «не видеть», что электрооборудование и антенное хозяйство корабля, мягко говоря, не соответствует скромному облику торгового судна «с грузом осветительного керосина», а численность экипажа превышает необходимую в два-три раза. Рабочие места экспедиции и аппаратура были скрыты от посторонних глаз фальшпереборками.

Легальные корабли науки с комфортными каютами для членов экипажа и экспедиции появились позже.

Двойник первой станции был запущен 12 февраля. На этот раз нас ждал успех! Станция была выведена на расчетную орбиту и отправилась к Венере. Официально эта станция стала называться «Венера-1». Это была первая автоматическая межпланетная станция, направленная к другой планете.

Более года прошло, пока мы дождались этого первого успеха в межпланетных и лунных программах. Но сразу стало легче дышать. Стало ясно, что новая ракета-носитель в принципе может успешно выводить межпланетные станции на орбиту.

Успех оказался неполным. На расстоянии примерно в три миллиона километров радиосвязь со станцией прекратилась. Вышла из строя бортовая аппаратура радиолинии. Но выведена станция на орбиту была очень точно. Даже без коррекций орбиты станция через три месяца прошла всего в 100000 км от Венеры

Но передышек судьба нам не давала. Не успели мы порадоваться успеху, как труба опять позвала нас в атаку. На этот раз мы вылетели в ОКБ-1 всей троицей – Хильченко, Ярополов и я.

Предстояли испытания первого в истории корабля спутника для полета человека в космос. Нет, космонавт в этом полете не участвовал, но конструкция и приборный состав аппарата были идентичны с тем, на котором позже полетит человек. Это был двойник гагаринского корабля «Восток».

Обязанности наши были давно определены. Хильченко – руководитель испытаний, я – оператор центрального пульта, Ярополов – бортовик. В этом качестве мы и приступили к испытаниям в цехе после очень короткого изучения конструкции и систем аппарата. Впрочем, изменений в конструкции и схемах по сравнению с аппаратом 1К было не так уж много.

На этот раз к отработке систем и документации предъявлялись высокие требования – ведь действовало уже упомянутое «Положение». Да и все работники понимали, что корабль готовится «под человека».

Место человека в первом корабле 3КА занял «Иван Иванович» – пронзительно синий манекен из специальной пластмассы. Пластмасса эта реагировала на удар изменением цвета. Специалисты Летно-испытательного института ВВС (ЛИИ) после полета определяли, не было ли в процессе полета сильных ударных нагрузок.

С этими манекенами связана забавная история, случившаяся в МИКе. Однажды ночью в зал вбежал испуганный монтажник из бригады ОКБ-1. Он был в истерике. Мы его успокоили и выяснили, что он выпил, а затем решил найти надежное место, чтобы отоспаться. В коридоре он увидел ящик подходящих габаритов и открыл крышку. Но внутри он увидел «трупы». Мы дружно посмеялись и отправили беднягу спать в гостиницу.

Появилось в корабле и штатное кресло космонавта, в котором он совершал полет и в котором он катапультировался в конце полета.

Советская пресса тех дней неоднократно писала, что космонавты «выбирали» между приземлением в спускаемом аппарате и в кресле. Но выбирать они ничего не могли – катапультирование кресла было принудительным. Перед включением тормозной двигательной установки привязные ремни автоматически притягивали тело космонавта к креслу, а шлем скафандра захлопывался.

Ограниченными были и возможности космонавта по управлению кораблем. Да, космонавт мог в случае аварии системы ориентации сориентировать корабль перед включением тормозной двигательной установки. Но это и все. Все остальное делали автоматы. Доверия к человеку на борту перед первым полетом не было. А специалисты запугивали нас предсказаниями вроде того, что человек в состоянии невесомости окажется неработоспособным или, увидев Космос вблизи, просто сойдет с ума и окажется недееспособным.

Существует в науке такая серьезная отрасль – прогнозирование. Например, прогноз погоды. Есть специалисты по прогнозам и в средствах массовой информации. И чем страшнее прогноз, тем больше шанс такого специалиста на успех. Сбылся страшный прогноз – он победитель, правильно предсказал. Не сбылся – он снова победитель: человечество благодарно ему за то, что страшная угроза миновала. Страшные прогнозы специалистов сделали свое дело, и полет первых космонавтов проходил полностью под управлением автоматов.

Прошло меньше двух недель после запуска «Венеры-1», а в зале нашего МИКа уже красовался 3КА, правда, в разобранном виде. Многое предстояло еще отработать, прежде чем запустить человека. В частности, радисты потребовали отработки канала «борт-земля». Надо было убедиться, насколько хорошо будет работать радиолиния речевой связи с космонавтом.

Для этого диктор с Земли читал контрольный текст, который передавался на борт во время полета, воспроизводился динамиком, установленным во рту у манекена, принимался микрофоном, прикрепленным к шлему космонавта, и возвращался бортовым передатчиком на Землю. По качеству принятого сигнала оценивалась работа радиолинии в целом.

Начитываемый текст, естественно, был приближен к реальной ситуации. Речь в нем шла о полете, о работе систем, о том, что видит космонавт. Эти сигналы были приняты советскими профессиональными приемными центрами и радиолюбителями и интерпретированы по-своему. Так родилась легенда о полетах советских космонавтов «до Гагарина».

А когда один из «Иван Иванычей» после успешной посадки приземлился прямо в огороде у безымянной теперь бабки и накрыл ее парашютом, пошли разговоры о гибели по крайней мере одного из космонавтов «до Гагарина», потому что бедная старушка, пытаясь выбраться из-под парашюта, увидела неестественного цвета человеческое лицо и упала в обморок. Так что специалистам-поисковикам пришлось сначала откачивать старушку, а уж потом эвакуировать «космонавта».

Конечно, со старухи взяли подписку о неразглашении, окончательно ее запугав, но на людской роток не накинешь платок. После полета Гагарина бабка почувствовала себя прямой участницей советской космической программы. И поползли слухи о гибели… Нет, заявляю со всей уверенностью и знанием дела, до Ю.А. Гагарина Советский Союз человека в космос не запускал.

Не было и отдельной космической программы КГБ с успешной высадкой космонавтов на Луну. Две космические программы СССР просто не мог финансировать.

Что касается радиолюбителей, то много позже одна такая любительница попыталась войти в связь с Центром управления полетом во время сеанса с кораблем «Союз». Руководителю полета пришлось хорошенько пугануть ее, прежде чем она ушла из эфира.

Вокруг корабля, как бы охраняя его, время от времени прогуливался ведущий конструктор Олег Генрихович Ивановский. Он искренне любил свое детище. Порой казалось, что если бы это было возможно, он сам бы в нем и полетел. Увы, эта пора еще не пришла. ВВС выдвинуло крайне высокие требования к будущим космонавтам. По мнению авиационного командования, летать в космосе могли только профессиональные военные пилоты, да и то далеко не всякий из них.

Для подготовки будущих пилотов космических кораблей был сформирован специальный отряд космонавтов и Центр подготовки космонавтов под Москвой, который со временем вырос в серьезное научное учреждение.

Как я думаю, причин для опасений ВВС было две. Во-первых, никто тогда действительно не знал, с чем придется столкнуться человеку в космосе. Во-вторых, командованию ВВС очень хотелось монополизировать подбор и подготовку космонавтов, что сулило почести и награды.

Поскольку полет человека не планировался, на первый «Восток» опять установили фотоаппараты аэрофотосъемки и систему аварийного подрыва объекта.

Тщательная отработка систем на заводе сказалась. Замечания и отказы ещё присутствовали, но их было несравненно меньше, чем на аппаратах типа 1К. Это позволило нам сравнительно быстро подготовить корабль к пуску, и 9 марта он отправился в одновитковый полет, после которого успешно приземлился в заданном районе.

К тому времени основная система ориентации оставалась скомпрометированной в глазах руководства, поэтому для посадки аппарата применена была аварийная система ориентации, которую в «Сообщении ТАСС» перекрестили в «автономную». Новое название прижилось. Отныне и впредь все «Востоки» садились с использованием «автономной системы ориентации». Не допускалось и намека на возможность аварии в советской космической программе.

Замалчивание подлинных фактов глубоко укоренилось в практике и создавало иллюзию бесконфликтности советского образа жизни. Теперь, когда средства массовой информации кинулись в другую крайность, сообщая широкой публике все подряд, такая открытость иногда идет во вред, так как дает оппонентам возможность говорить, что в советское время такого никогда не случалось. Случалось, но об этом не сообщалось.

Сергей Павлович Королев при всех своих выдающихся качествах конструктора и руководителя имел и некоторые предрассудки. Так, он старался не назначать пуски на понедельник, не допускал женщин на старт и использовал в практике неписанное правило: если два полета подряд прошли успешно, можно переходить к следующему этапу программы.

Поэтому, когда второй запуск беспилотного 3КА с пассажиром – собакой «Звездочкой» – 25 марта 1961 года прошел успешно, следующий полет, согласно этому правилу, должен был быть пилотируемым.

Такой вопрос не мог решаться единолично, поэтому сначала состоялось решение Военно-промышленной комиссии, затем Президиума ЦК КПСС. Обе инстанции с восторгом приняли предложение об осуществлении первого орбитального полета человека.

Это был бы грандиозный успех советской науки и новое доказательство преимуществ социализма перед капитализмом. Ведь все успехи в Космосе становились лакомым блюдом наших ведущих идеологов и средств массовой информации.

А американцы уже запустили в январе 1960 года беспилотный аппарат «Меркурий» на высокую баллистическую траекторию. Вот-вот мог состояться «подброс» американского пилота в Космос, и допустить потерю приоритета было никак нельзя.

Будущие космонавты очень интересовались «живым» кораблем «Восток». Время от времени они группой во главе с помощником Главкома ВВС по космосу генерал-лейтенантом Николаем Петровичем Каманиным посещали испытания корабля в цехе, а затем и на технической позиции.

Мне приходилось несколько раз встречаться с генералом Каманиным и даже вступать с ним в небольшие рабочие конфликты. Мне он показался высокомерным человеком. Может быть, это просто было высокомерие человека, старшего по возрасту (на 27 лет), награжденного Золотой звездой Героя Советского Союза № 2 за спасение челюскинцев в те времена, когда я только родился. Не знаю, но такое впечатление у меня сложилось.

Один из сослуживцев генерала Каманина с завистью говорил, что Николай Петрович был из тех счастливчиков, которым было дано два счастливых шанса в жизни и удалось прожить две жизни, тогда как большинству людей и одного счастливого шанса не выпадает. Умер Каманин в чине генерал-полковника в 1982 году. Светлая ему и благодарная память.

Все мы – испытатели, переживали необыкновенный душевный подъем. Умом мы понимали всю важность и ценность результатов, получаемых беспилотными аппаратами. Но полет человека означал начало обживания Космоса. И потом, пилотируемый полет – это было нечто совершенно новое.

Корабль «Восток» прибыл на техническую позицию; развернутое рабочее место уже ожидало его, и испытания начались.

Тут мы впервые увидели Ю.А. Гагарина, сначала в группе посетивших нас космонавтов. Мы были удивлены небольшим ростом будущих космических пилотов. Но О.Г. Ивановский объяснил, что габариты пилотов определялись размером спускаемого аппарата, и на рост был наложено строгое ограничение.

Нечто подобное имело место в танковых войсках, куда всегда подбирались малорослые крепыши.
Испытывали мы «Восток» со всей тщательностью, понимая меру ответственности. Представители авиации придирчиво следили за нашими действиями. Вспоминаю, как во время испытаний «сел на корпус» минус на борту. Мы потратили немало сил и времени, чтобы найти и устранить причину.

Во время этих томительных часов подошел ко мне офицер в авиационной форме и стал допытываться, что мы делаем. Я вежливо объяснил, что система бортового питания двухпроводная, что один из полюсов соединился с корпусом, и мы устраняем эту неисправность. «Но второй-то полюс нормальный, чего же мучиться?» – спросил летчик. Я объяснил ему, что такая неисправность считается недопустимой с точки зрения безопасности полета.

Не знаю, была ли это «проверка бдительности», или человек просто интересовался.

Несмотря на нашу придирчивость, корабль легко прошел испытания. Сказалось наличие предварительно продуманной и выполняемой программы обеспечения надежности. Мы закончили испытания и уехали отдыхать, передав объект механикам для окончательной сборки.

Наутро я вошел в пустынный монтажный зал вместе с Ю.А. Карповым. От корабля к нам приближался улыбающийся О.Г. Ивановский, держа в руке пучок кабелей.
«Объект при взвешивании оказался на четыре килограмма тяжелее нормы, – сказал он, – и я приказал монтажникам выстричь все кабели системы аварийного подрыва объекта в шарике. Теперь все в порядке».

С точки зрения веса все было в порядке. Но Юрий Алексеевич Карпов побледнел и схватился за сердце, да и я почувствовал себя нехорошо. Такого еще не бывало: объект прошел комплексные испытания, а с него срезают кабели. После бурного обсуждения было принято решение комплекс не повторять, а провести частную программу по проверке бортовой кабельной сети спускаемого аппарата.

Программу провели, восстановили один ошибочно отрезанный телеметрический датчик и дали «добро» на продолжение работ. Но Ю.А. Карпов в дальнейшем при любом удобном случае называл Олега Генриховича «парикмахер Ивановский», хотя только немногие знали, что он имеет в виду.

Ко времени описываемых событий наша лаборатория была развернута в отдел. Командовать отделом стал полковник Алексей Петрович Долинин, замом у него стал В.Я. Хильченко, а Ярополов стал начальником лаборатории. Это сыграло роль в дальнейших событиях. В состав отдела вошли лаборатория механических испытаний и лаборатория испытаний двигательных установок космических аппаратов.

Начальником двигательной лаборатории стал милейший человек майор Михаил Петрович Агапов. Телеметристы и радисты оставались пока в составе прежних отделов.

Наши работы с «Востоком» были закончены. Предстоял вывоз его на старт и пуск. Моя роль оставалась прежней, я должен был сесть за центральный пульт электрических испытаний в бункере.

Но тут вмешалась судьба. Вечером 8 апреля я почувствовал, что заболеваю. Померил температуру – 38,5. Я пошел к Хильченко домой и доложил, что ложусь в госпиталь. «Слушай, – сказал Володя, – такое событие впереди. Может, домашними средствами полечишься». Но я уже с трудом стоял на ногах. Мы решили, что придется показаться врачам.

Врачи нашли у меня острое воспаление лимфатической системы, мгновенно уложили в госпиталь и принялись пичкать антибиотиками. Выписки в ближайшие дни не предвиделось. Так и пролежал я в госпитале до 14 числа. Так что за пультом сидел вместо меня Хильченко, а я наблюдал запуск из окна госпиталя с десятой площадки.

День был ясный. Ракета ушла со старта нормально. Я вернулся в палату и сказал медсестре: «Скажите всем, пусть радио включают». Разнеслись позывные, передали сообщение ТАСС. Прибежала медсестра и упрекнула меня за то, что я не сказал раньше. Обидно было до слез болеть в этот день, но ничего не поделаешь.

После полета Ю.А. Гагарина появилось много желающих причислить себя к числу участников этого события. Даже А.С. Кириллов пытался приподнять свою роль, заявляя, что во время пуска он был стреляющим, ссылаясь на кинопленку кинохроники. Я мог бы тоже заявить, что был в бункере в этот день. Опровергать меня уже почти некому. Но, «чтобы врать, надо иметь лошадиную память». Пусть неприятная, но – правда.

Стреляющим в этот знаменательный день был заместитель С.П. Королева по испытаниям Леонид Александрович Воскресенский (действительный член Академии наук техник Воскресенский, как он любил представляться); А.С. Кириллов был дублером стреляющего и стоял рядом с ним за соседним перископом.

«Документальные» киносъемки пусков проводились на следующий день. В день пуска никто из посторонних, в том числе и съемочная группа, в бункер просто не допускался. Подлинные участники событий в таких съемках участия почти не принимали, некогда было.

Эта досадная подробность ничуть не умаляет больших заслуг покойного Анатолия Семеновича Кириллова. Он был хорошим человеком и способным руководителем. Светлая ему память.

Пуск Ю.А. Гагарина не был таким уж безупречным, как это представляла советская пресса. Во время полета отказала система радиоуправления носителя. Сигналы на борт не проходили. Сложность заключалась в том, что включение системы радиоуправления блокировало автомат управления дальностью, автономную систему, отключающую двигатель ракеты после достижения заданной полетным заданием скорости.

Если двигатель не выключать, аппарат будет выведен на очень высокую орбиту и будет находиться на ней гораздо дольше пятнадцати суток (срок, на который на борту корабля имелись запасы воды и питания). В случае выведения на расчетную орбиту и несрабатывания тормозной двигательной установки аппарат возвращался на Землю через 12-15 суток за счет торможения о верхние слои атмосферы. Место приземления пилота при этом варианте не гарантировалось.

Прошло несколько томительных секунд, пока было получено подтверждение, что наземные передатчики системы радиоуправления выключены. Орбита аппарата оказалась выше расчетной, но незначительно. Анатолий Семенович Кириллов вспоминал, как перед самым пуском он вместе с С.П. Королевым отправился на аккумуляторную станцию для проверки бортовых батарей. Так делалось перед каждым пуском, но не Главным Конструктором лично.

Все батареи дали нормальные показания, но у одной в начале наблюдалось колебание напряжения. Батарею заменили и поставили под нагрузку. Она отказала через несколько десятков секунд. Несчастье удалось предотвратить.

На кораблях «Восток» была установлена система аварийного спасения космонавта. По радиосигналу с Земли космонавт мог быть катапультирован до запуска двигателей ракеты и в полете. Исключение составляли первые сорок две секунды полета, когда набегающий поток воздуха не позволял проводить катапультирование. Поэтому первые секунды полета казались особенно длинными.

Боязнь неуправляемого поведения космонавта в полете сказалась и на программе полета. На борту имелся прибор «Взор», пользуясь которым космонавт мог вручную сориентировать корабль, а затем перевести его на орбиту приземления, включив тормозную установку. Для этого надо было ввести трехзначный цифровой код, отпирающий систему. Так вот, код космонавту сообщать заранее было категорически запрещено. Земля должна была сначала убедиться в дееспособности человека на орбите.

Испытатели-комплексники этот код знали, знали его и промышленники. Если верить устным рассказам участников событий, по крайней мере, трое из них сообщили Гагарину этот секретный код перед полетом. Думаю, что Сергей Павлович Королев, который относился к космонавтам с искренней любовью, был четвертым.

Результаты полета известны. Это был подлинный триумф советской науки и техники. События после полета известны в деталях. Описывать их еще раз я не собираюсь. Скажу только, что Юрий Алексеевич Гагарин вполне заслужил ту всеобщую любовь, которая окружала его после полета.

Испытатели получили подтверждение о выводе корабля на орбиту и отправились отдыхать. В этот момент было передано по радио Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР, призвавшее коллективы, принимавшие участие в подготовке и осуществлении полета Ю.А. Гагарина, представить участников к правительственным наградам.

На следующий день А.С. Кириллов дал команду составить списки и позвонил на десятую площадку в штаб, чтобы уточнить сроки представления списков. «А от испытателей списки уже поданы», – последовал спокойный ответ.

Пока испытатели спали, отдыхая после работ, списки на награждение были срочно составлены и представлены в штаб…с площадки 31, не имевшей к пуску Ю.А. Гагарина никакого отношения. Инициатором этого был А.А. Ряжских, служивший раньше на площадке два и переведенный на тридцать первую.

Ряжских имел несколько замечательных особенностей. Во-первых, он был хорошо сложен, высок ростом и в полной мере обладал так называемым командирским голосом. Во-вторых, он был страстный «забойщик» козла, т.е., ярый игрок в домино. В-третьих, о нем говорили, что если на пути к карьере перед ним встанет родная мать, он без колебаний перешагнет через ее труп.

Последовали бурные споры. Список от Первого управления был принят, но окончательный список награжденных был компромиссом, составленным из нескольких источников.

А.С. Кириллов стал Героем Социалистического Труда. Хильченко был награжден орденом Ленина, Ярополов – орденом Красной Звезды. Награжден был орденом и А.А. Ряжских Я был представлен к ордену Красной Звезды, но моя фамилия из списка награжденных выпала. К сожалению, это случалось со мною за годы службы несколько раз, так что орденов я так и не получил.

С годами я все более убеждался, что часто повторяемая промышленниками шутка справедлива: всякая большая работа заканчивается двумя обязательными этапами – наказанием невиновных и награждением непричастных.

От великого до смешного – один шаг. Рядом с испытателями, отдававшими все силы подготовке аппаратов и носителей к пуску, служили солдаты и офицеры, выполнявшие рутинные скучные обязанности, да еще в забытом Богом месте с ужасным климатом. Им невозможно было объяснить всю важность происходящего рядом, да и не наша это была задача. Поэтому нижеследующий эпизод был одним, но не единственным в своем роде.

На корабле «Восток» в спускаемом аппарате был установлен коротковолновый приемник на полупроводниках – уникальное изделие, собранное из лучших специально отобранных транзисторов.

Предполагалось, что космонавт в часы досуга сможет принимать наземные станции, развлекаться и одновременно получать данные о прохождении радиоволн. Конечно, у Гагарина времени для этого программа не оставляла, но все последующие пилоты «Востока» этот приемник использовали.

Приемник был изготовлен в двух экземплярах. Один был установлен на борту, а другой хранился в лаборатории радистов, которой командовал страстный филателист и охотник с великолепными усами подполковник Геннадий Дмитриевич Ракитин. Приемник, конечно, был секретным.

Помещения лаборатории ночью не охранялось. Просто окованная железом дверь запиралась на обычный замок. Однажды утром, прибыв на работу, Ракитин обнаружил, что приемник исчез. Естественно, были организованы поиски секретного изделия. Капитан Дорош мгновенно определил виновного, им оказался помощник дежурного по корпусу – рядовой солдат. Дождавшись, когда дежурный ушел на ужин, солдат вскрыл комнату и взял приемник.

По настоянию офицеров солдатик выложил транзисторы, которые он выпаял из приемника. «Зачем ты их выпаял? – спросил Ракитин, – что ты хотел сделать?» – «Приемник хотел сделать, – ответил солдатик искренне, – радио слушать». Солдат признался, что корпус приемника он выбросил в туалет. Чтобы закрыть дело, корпус надо было найти.

Здесь, кстати, надо сказать, что на площадках всегда существовала проблема туалетов. При строительстве МИКа площадки два в проект был заложен водопровод, канализация и кондиционирование воздуха в служебных помещениях.

С кондиционированием воздуха не заладилось с самого начала. В окончательном виде мощности кондиционера хватило только на охлаждение помещения лаборатории гироскопических приборов. И то это было сделано потому, что в технических требованиях на приборы были определены строгие лимиты температуры, при которых их следовало хранить.

Аппаратура не выдерживала условий, в которых работали люди.

Иногда удавалось по делам или просто так зайти в эту лабораторию в гости к капитану Поцелуеву и отвести душу посреди иссушающей жары летнего дня в пустыне. А потом, выйдя в коридор, привыкать к местным условиям заново.

Туалеты были построены, но открыть их командование не решилось. Желающих воспользоваться ими оказалось слишком много, и среди них – множество солдат. Ясно было, что туалеты будут в короткое время загажены или выведены из строя. Поэтому было принято промежуточное решение.

Заведующей машинописным бюро был выдан ключ от туалета, чтобы им могли пользоваться женщины, каждый раз отпирая и запирая заветную дверь. Ключ от туалета имел также начальник Управления. Все остальные военнослужащие, включая офицеров-испытателей, пользовались общим туалетом «типа сортир», который был спешно отрыт неподалеку от входных ворот.

Трудность заключалась в том, что среди гостей было большое количество высокопоставленных лиц, которым предлагать пользоваться сортиром было неловко. Поэтому в дни посещения площадки генералитетом и министрами туалет открывали, но назначали нештатных наблюдателей из числа свободных офицеров Управления, зорко следивших, чтобы туалетом не воспользовалась «черная кость». Ну, а в дни посещения Главкомом РВСН туалет охранял один из начальников отдела в чине полковника. Эта высокая честь никогда не предоставлялась комплексникам, постоянно занятым на работах с техникой.

Воду для питья мы набирали из кранов. Кипяченой воды не хватало. Пили сырую, обильно насыщенную хлором. Поэтому мы вздохнули с облегчением, когда командование испытательной части распорядилось построить во дворе МИКа киоск по продаже газированной воды. Брали мы ее трехлитровыми банками и пили с наслаждением. Некоторые автономные расчеты имели в комнатах холодильники для хранения аппаратуры и пленок. Эти холодильники всегда были заполнены трехлитровыми «баллонами» с водой.

Солдат-воришка, естественно, выбросил корпус приемника в сортир. Срочно была вызвана ассенизационная машина. Содержимое сортира принялись выкачивать прямо на асфальт во дворе. Подполковник Ракитин сидел у все увеличивавшейся кучи, бдительно наблюдая за выбрасываемым из шланга содержимым.
Наконец, он выхватил что-то голыми руками и помчался в здание. Он внес добычу в кабинет начальника Управления и положил ее на зеленую скатерть стола.

«Нашел! – воскликнул он возбужденно, – нашел!» – «Убери, – брезгливо отозвался А.С. Кириллов, – нашел место, куда положить!»

Тем дело и кончилось. Солдата наказали и больше не назначали дежурить в те места, где можно было что-то украсть. А что еще могло сделать командование? Перевести его служить в худшее место было нельзя, для солдат Тюра-Там и был этим самым худшим местом.

Страна ликовала. В Москве прошла первая действительно несанкционированная демонстрация по поводу полета Гагарина. Юрию Алексеевичу еще в полете было присвоено внеочередное воинское звание «майор». Правда, всезнающие кадровики утверждали, что Гагарину оставалось два-три месяца до присвоения звания «капитан» обычным порядком, поэтому ему присвоили звание через ступень. Так что вылетел он старшим лейтенантом, а приземлился майором.

Но еще раз повторю, он заслужил все свои награды и почести, показав себя истинным героем. Даже в последние минуты перед стартом показания его пульса и дыхания не изменились, настолько готов он был к этому полету в неизвестное.

В Кремле состоялся большой праздничный прием по случаю успешного первого полета человека в Космос. В штаб пришли пригласительные билеты на этот прием. От Первого управления поехала в Москву группа офицеров, и в их числе А.С Кириллов и В.Я. Хильченко. От испытательной части включили начальника группы Владимира Сергеевича Беляева, диверсанта по военной специальности, крупного мужчину, со спины напоминавшего средних размеров медведя. Он был прекрасным командиром и воспитателем молодых офицеров и любил их отцовской любовью. Подчиненные его тоже любили.

Когда один из них, лейтенант Демченко, по оплошности застрелил солдата в караульном помещении, В.С. Беляев сделал все и добился, что приговор суда был условным, и тем самым спас своего подчиненного от тюрьмы.

Я в группу для поездки на прием включен не был, поэтому следующие строки написаны по воспоминаниям участников.

Прибыв в Москву, В.С. Беляев пошел в ателье, чтобы срочно сшить новую шинель взамен старой поношенной. Сначала в ателье и слышать не хотели о том, что шинель должна быть готова к вечеру. Пришлось показать пригласительный билет. После этого Владимира Сергеевича попросили подождать, и он сидел в ателье, под любопытными взглядами женщин. Шинель была готова через два часа.

Вечером в Кремле после торжественной части и речи Н.С. Хрущева присутствующие направились к столам. Лучшие места оказались уже заняты. Дело в том, что на подобных приемах постоянно присутствуют представители Центрального аппарата Министерства Обороны, Генерального Штаба, местных партийных органов и тому подобное. Опытные банкетеры, они занимают в зале места поближе к выходным дверям и добегают до столов первыми, а виновники события опаздывают. То же самое произошло в свое время и на приеме выпускников военных академий и училищ в 1959 году. Ничто не меняется во Вселенной…

А.С. Кириллов в этот вечер был одержим идеей сфотографироваться в группе с Климентом Ефремовичем Ворошиловым, отставным Председателем Верховного Совета СССР и героем Гражданской войны. Ворошилова среди присутствующих в банкетном зале видно не было, а в зале заседаний он был.

Группа офицеров с полигона с трудом отыскала его где-то за кулисами. Увидев стремительно приближающихся военных, во главе которых были не обиженные размерами А.С. Кириллов и В.С. Беляев, Климент Ефремович сначала явно испугался. Но, поняв суть просьбы, повеселел и охотно сфотографировался с гостями. После фотографирования Климент Ефремович пригласил наших героев в закрытый буфет, и они приятно посидели за столами, употребляя напитки и закуски значительно более качественные, чем в общем зале.

Вдруг Климент Ефремович наклонился к А.С. Кириллову и спросил вполголоса: «А ваши офицеры песни в строю петь умеют?» – «Конечно, – не моргнув глазом, ответил Анатолий Семенович, – и маршируют, и поют». “Уважьте старика, – сказал Ворошилов, – спойте что-нибудь для меня». Вся компания покинула буфет и вышла на Кремлевский двор. Здесь Анатолий Семенович построил своих подчиненных, и они некоторое время лихо маршировали перед Ворошиловым, распевая старые строевые песни. Потом Климент Ефремович их поблагодарил, отпустил и ушел.

Довольные офицеры направились было обратно в буфет, но туда их уже не пустили. Пришлось присоединиться к остальным гостям за общими столами. Все участники этой группы по окончании приема были развезены по домам на персональных автомобилях. Сопровождавшие их офицеры кремлевской охраны предупредили, что до утра они не должны покидать дом, чтобы, в случае чего, не могли ссылаться на К.Е. Ворошилова, с которым они выпивали.

Главное событие 1961 года – полет Ю.А. Гагарина – состоялось, но до конца года было еще очень далеко. Нас ожидали новые работы.

Далее

В начало