Частные уроки, К.Я. Голейзовский

По дороге в Москву я еще учудила. Папа и мама меня долж­ны были меня встречать на вокзале, а я вдруг решила сойти на какой-то станции, где неподалеку был дворец Голицына. Ну как это я его не увижу, зная, что там работает моя приятельница Галя? Я пору­чила соседям по вагону отдать мои вещи родителям и сказать, что я приеду через три дня. Оказалось, что надо было пройти двенадцать километров, и я храбро зашагала. Ничего я не запомнила об этих днях и забыла красоту дворца; я уже говорила, что в архитектуре была слаба в то время, но только помню, что купалась в озере и ловила рыбу, но к балету это уже никак не относится, так что прошу прощенья. В Москве мы с Ирочкой Брызгаловой стали посещать част­ные уроки у Марии Николаевны Горшковой, у которой в нижнем этаже был небольшой зал со станками. Уроки были очень труд­ные, потели мы с Ирой здорово, но чувствовали, что ноги укрепля­ются. Еще бы, в конце каждого урока мы делали 16 антрашасиз, — прыжок из пятой позиции вверх, во время которого надо было менять позицию три раза. Это и для мужчины не так просто, ну и, конечно, уделялось много времени пальцам. Мне запомнился один гость Марии Николаевны, который приходил обычно к концу урока и поднимался по внутренней лес­тнице на второй этаж. Потом я узнала, что это был писатель Пантелеймон Романов, который написал роман «Под Черемушкой» о свободной любви (в то время это была модная тема) и им зачитывались все без исключения, и старые, и малые, а я совсем не помню: любовью в то время мы не интересовались. Нам надо было зарабатывать на хлеб-соль и на занятия балетом. Вдруг соседу на нижнем этаже на Плющихе, с которым мы играли иногда в шахматы, понадобился помбухгалтер в столовой общепита. А ведь у меня было свидетельство об окончании промэкономкурсов, и вот я стала бухгалтером. Вначале помогала своему начальнику, а потом и заменяла его. Главное, чтобы начальник тебе доверял, и ты вскоре возьмешь все эти балансы, дебеты и кредиты в свои руки. Меня уволили с работы после какой-то ревизии, я проработала месяца три, и… назначили уже главным бухгалтером в более крупную столовую с обширным хозяйством и свинарником. Помню только, что пришла я в бухгалтерию, и лица у счетоводов (их было человек пять) вытянулись, когда они увидели худенькую девушку, да еще и «балериночку». Но, как ни странно, я любила нашу двойную итальянскую бухгалтерию и всегда первая сдавала  месячные и годовые балансы. И вот, во Фрунзенском районе в трех разных столовых бухгалтершами стали моя мама, Ольга Рафаиловна Грюнталь, и две дочери — Вера и Любочка Грюнталь. Смешно все-таки, как жизнь играет людьми. В театры мы ходили, в основном, к Мейерхольду и в театр Маяковского, Художественный театр посещали изредка и потихоньку его презирали, а мама всегда вспоминала дореволюционный «Сверчок на печи» с Лилиной и Станиславским. Время было интересное: еще не начался террор и о репрессиях мы почти не слышали. Обожали строчки Гумилева: «Далеко, далеко на озере Чад изысканный бродит жираф», а то, что он был без всякой вины расстрелян в 21-ом году, понятия не имели. Мейерхольд пригласил М.И. Царева в Москву для исполне­нии роли Де Грие, а «Дама с камелиями» была Зинаида Райх. Ставилась эта пьеса Дюма-сына где-то на Тверской, и я, конечно, пошла на спектакль, поздравила Михаила Ивановича и радовалась за него. Потом он стал работать в Малом театре, сниматься в кино, и в конце концов, стал председателем Всесоюзного театрального товарищества (ВТО). По своему застенчивому характеру, я не пошла к нему на прием и даже, когда уже была студенткой ГИТИСа и столкнулась с ним на лестнице, пробежала мимо. Люди, которые достигали уж очень высокого положения, меня не интересовали. Так же было и с дирижером Юрием Симоновым, которого я знала с раннего детства и предсказывала ему блестящую будущ­ность, видя, как он сидит в ложе театра и в пятилетнем возрасте уверенно и правильно дирижирует во время спектакля. Потом он стал студентом Ленинградской консерватории по классу скрипки и одновременно дирижировал камерным оркестром, а по оконча­нии консерватории выступил на конкурсе дирижеров, завоевал первое место и его сразу пригласили в качестве главного дирижера в Большой театр. И хотя я очень любила его и встречалась с ним в Ленинграде, никогда не обращалась к нему ни с какой просьбой о билетике или еще о чем-нибудь. А теперь, когда прошло столько лет мне очень хочется его увидеть, чтобы узнать, как проходила его жизнь, его работа, и я очень обрадовалась, увидев афишу на стене концертного зала им. Чайковского, извещавшей о впервые испол­няющейся оратории Бетховена «Иисус», которую подготовил народный артист Юрий Симонов. Я прибежала на концерт, и меня пропустили, даже без билета, но, увы, управлял оркестром другой дирижер. Но ничего, теперь я знаю, где найти моего старого знакомого, и мы с ним увидимся. Но я еще в далеком прошлом, в начале 30-х годов, и хочу вспомнить, что же было самого интересного в те годы. По-моему все интересно и в первую очередь — Голейзовский Касьян Ярославович, который проложил дорогу в «светлое будущее», а его потом не подпускали к Большому театру 40 лет. Открыла энциклопедию и сразу — К. Голейзовский в балете «Арлекинада». (Почему-то я и не обратила внимание на эту фотографию тогда, когда ставила балет «Арлекинаду»). Родился он в 1892 году в Москве и умер там же, в 1970 году, все-таки много прожил, могло бы быть и хуже. Как мне хочется все переписать о творчестве Голейзовского, таком разнообразном, оригинальном и необычайном. Он ставил балеты на симфоническую музыку Скрябина, Рахманинова, Шопена, работал во многих театрах республик. В 1925 году поставил знаменитый балет «Иосиф Прекрасный» на музыку С. Василенко, художник Б. Эрдман. В 1964 году, когда К. Голейзовскому исполнилось   72 года, он поставил в Большом театре балет замечательного компо­зитора С.А. Баласаняна «Лейли и Меджнун» для Е. Максимовой и В. Васильева. Я его только раз видела на репетиции, когда он показывал Я. Сангович цыганский танец в «Дон Кихот», и была поражена его живостью и энергией. Балетмейстеры обычно подразделяются на две категории. Первые — которые придумывают все дома, и вторые — которые импровизируют тут же, при исполнителях. Этот гениальный балетмейстер сочетал и то и другое. У него все было продумано заранее, но на репетициях с артистом он загорался и дополнял придуманное неожиданными творческими находками. Да, загубили мы его, как и многих. Я не видела ни его балета «Дионис», ни «Стальной скок», на музыку которого  придумал балет главный балетмейстер Большого театра Григорович, под названием… ой, извините, забыла название, хотя была на премьере и после конца спектакля встретилась с балетоведом Николаем Иосфовичем Эльяшом, и мы трагически посмотрели в глаза друг другу и печально покачали головами. Сказать было нечего, запомнилась только отрицательная партия. которую блестяще исполнил Таранда. Я сразу сказала, что он станет большим человеком, так и вышло. Ну вот, а теперь я расскажу о Свердловске, куда нас (троих подружек — Иру, Нину и меня) пригласили работать уже в качестве солисток балета, хотя мы ни на что не претендовали, поскольку Театр Оперы и Балета в Свердловске славился своей труппой, как оперной, так и балетной. Нам хотелось поработать у балетмейстера Сергеева Сергея Николаевича. Да, я еще забыла рассказать об одном удивительном вечере, на который нас пригласил Бадридзе. Все мы знаем, что великие мира сего, «градоначальники» очень любят, или делают вид, что любят, искусство и им лестно, когда именитые певцы поют для их развлечения. и вот наркомы (народные комиссары) Грузии несколько раз в году устраивали вечера по случаю или без случая, на которые приглашают любимых певцов, а они, в свою очередь, имели право взять на этот вечер девушку или даму, но когда пригласили нашего любимого тенора, он взял с собой не только меня, но и Ниночку. Это вызвало переполох в нашей женской гримуборной. Все думали о том, как же нас прилично одеть. Я терпеть не могу чужие платья, и решила одеть летнее белое полотняное платье без рукавов, узенькое и коротенькое, а Нине дали кто юбку, кто кофту, кто дешевенькое ожерелье. Не забывайте, что это был 31-й год, когда и в помине не было роскошных туалетов. Мы отправились с Датико к наркомам (как близко это слово к слову «наркоманам») взволнованные, как перед выходом ни сцену. Был приглашен еще чудесный бас Исецкий, но его даму я не запомнила. Была музыка, и мы танцевали. Наверное, в то время был в моде фокстрот. Меня почему-то все время приглашал высокий наркоминдел (заправлявший иностранными делами) и мне было очень приятно с ним танцевать. Он обращался со мной, как с хрупкой вазочкой, и не пытался ни обнимать, ни, тем более, целовать.. Все было комильфо. Я не помню, что мы кушали и о чем pазговаривали. Наверное, Датико и Исецкий пели, но что — совершенно не помню. Под утро нас пригласили к большому столу на кофе с ликером. За каждым из нас, хозяином и гостями, за стулом с высокой спинкой стоял лакей. Я, пожалуй, до этого не видела ни одного лакея, только читала о них в дореволюционной литературе, а тут стояли живые лакеи и угадывали наши желания, наливая кофе и подливая в рюмку ликера. Я любила всегда все сладкое, и даже помню, что Бадридзе как-то принес нам чудесное вино «Само», я его запомнила на всю жизнь. Вот и лакея за стулом запом­нила, а больше, пожалуй, ничего. И хорошо, что не запомнила хозяев — их было, наверное, человек восемь, — потому что их всех впоследствии расстреляли, а они были такие любезные люди и не гово­рили о политике.

В начало

К предыдущей главе

Далее