К нашему знакомству были причастны серьезные финансовые проблемы, которые преследовали меня последние 4 года, до того, как…

Летом 2001-го заходит в мой Центр информации Зоя Николаевна из торгового отдела, спрашивает — нет ли у меня желания поработать на примыкающем к базе розничном рынке? — С большими долгами мне это было интересно.

До рынка идти недалеко. Пришли мы на 11-ый склад, где располагались: овощехранилище, камера хранения, торговый зал, администрация рынка. Там Зоя Николаевна представила мне женщину-предпринимателя, у которой была вакансия. Невысокого роста, худая, курящая, с низким голосом, совсем непрезентабельная Любовь Владимировна Барабанова предлагает работу водителем на автомобиле «Москвич» типа «каблук» — перевозить товар от оптовиков, разбросанных по всему городу, на рынок. Ездить иногда надо много, но иногда и совсем не надо. Зарплата (по тем временам) — очень хорошая — 250 рублей в день, вне зависимости от загрузки, рабочий день ненормированный.

Случилось так, что в то же время подошел еще один кандидат на эту роль — Сергей Бубесс. На правах первого, он сел за руль — попробовать машину, тронулся с места — и неудачно, слегка зацепил колонну. Махнул рукой, и сказал, что не будет он этим заниматься. Условия хорошие, конкурентов нет — соглашаюсь. Я объяснил свои обстоятельства — основное для меня информационный центр, который я бы не хотел оставлять надолго. В то время там у меня работала Елена Иржавская, но часть работы была в моей компетенции. Любовь Владимировна отнеслась с пониманием, и пообещала, что у меня будет достаточно времени для других занятий. — Давайте попробуем, — предложил она.- Давайте попробуем, — согласилась я.

Началась работа. Маленький грузовичок типа «каблук» мне не был знаком. Особенность этой машины — нет зеркала заднего вида, в которое я смотрел все 20 предыдущих лет и привык к нему так, что другие зеркала были не нужны. Но быстро привык к этой особенности, и вскоре чувствовал себя за рулем уже вполне комфортно. Все было так, как договорились. Почти каждый день я ездил по разным адресам — Финляндский вокзал, Бадаевские склады, Лиговский проспект, Васильевский остров и много-много других мест, которых было не один десяток. Ездил с Любой или ее администратором Ларисой. Лариса наблюдала за движением товаров, формировала список того, что надо закупать, и занималась распределением товаров по торговым точкам. Эту работу они выполняли вместе с Любой, дополняя и поправляя друг друга.

У оптовиков брали много товара, обычно заполняли весь кузов. Часть нового поступления пополняла складские запасы, а остальное разносили и развозили по точкам. На складе Люба занимала площадь примерно 20 квадратных метров. Одного взгляда на эти запасы было достаточно, чтобы понять состояние торговли и необходимость пополнения запаса. После выходных этот индикатор всегда показывал: «пора в дорогу!».

В то время у Любы был 6 торговых мест: 3 — на Коломяжском рынке, 1 — около ст. метро «Пионерская», 1 — в торговом комплексе на пр. Ильюшина и 1 — недалеко от Финляндского вокзала. Из неудобных (для меня) объектов была точка около метро. Это совсем близко, не более полукилометра. Но каждый день надо было приехать на объект к концу рабочего дня, загрузить весь товар в машину и вернуться на склад, где машина с товаром пережидала ночь. Утром, к началу рабочего дня — все в обратном порядке. Такая обязанность задавала жесткий режим работы — нельзя было приехать поздно и уехать рано. Нельзя было болеть или по какой-то другой причине не выполнить эти действия. Иногда товар грузили на телегу и тянули ее вручную, шли пешком. Но это было очень непросто — дорога разбитая, товара много. Товар норовил упасть, а иногда телега переворачивалась, и часть его приходилось отправлять в мусорный контейнер. Ситуация усугублялась тем, что к концу рабочего дня трезвого рабочего мужика на рынке найти уже было трудно. Выходные, однако, существовали, и таким способом доставки приходилось пользоваться.

От гайдаровских реформ 1992-го года и до начала нулевых годов мелкий частный предприниматель был главным действующим лицом в снабжении населения товарами первой необходимости. Невысокая арендная плата и малые накладные расходы позволяли устанавливать цены ниже, чем в магазинах. Потом появилась «сетевая торговля», которая постепенно, не без помощи власти, увела покупателя к себе.

Но тогда, почти все, — от продуктов питания до одежды и бытовой техники народ покупал на рынках. Предприниматели сами искали поставщиков и производителей, а когда находили, держали информацию в тайне. В конкурентной борьбе побеждал тот, кто сумел купить дешевле, поскольку продать дороже не получится — товарищи по рынку не позволят. По этой причине товар был очень разнообразный, у каждого продавца — свой. К концу 90-ых между производителем и розничным продавцом уже появился оптовик, но это был мелкий оптовик, не сильно искажающий «броуновское» рыночное движение.

Одним из источников низких цен было низкое качество товаров, часто продавались товары просроченные — с перебитой датой, а иногда и без этого.

На рынке были свои законы и свои средства принуждения к соблюдению этих законов. Между государством и мелким торговцем располагалась администрация рынка, которая демпфировала «удары сверху» и решала «вопросы снизу». К концу 90-ых уже не было неорганизованного рэкета, мелкий торговец был под защитой своих рыночных «силовиков», которые, однако, диктовали свои законы, которые надо исполнять. Но требования не были чрезмерные, т.е. торговать было вполне комфортно. Это все-таки не исключало инциденты. Однажды к рынку подъехала на машинах группа крепких молодых людей, которые быстро подошли к конкретному человеку, избили его до полусмерти, и также быстро удалились.

У Любы был принцип — торговать только качественным товаром. Потому мы не ездили в «Апрашку», а посещали только фирмы солидные. Любу там хорошо знали, уважали, ждали и очень хорошо принимали. Среди оптовиков чаще всего народ был образованный, приличный и приятный. Люба в своей прошлой жизни тоже была кандидат химических наук, работала на кафедре Технологического института. В тяжелые 90-е наука дружно перешла в торговлю, среди оптовиков попадались (в том числе) ее давние знакомые. Во всяком случае, Люба в этих сферах была фигурой видной и достойной. Кроме того, она очень придирчиво относилась к личным качествам владельцев оптовых фирм — к некоторым не ездила не потому, что товар плохой, но потому, что хозяин не нравится.

В процессе таких поездок я много времени проводил со своими проводниками — Ларисой и Любой. Мне было комфортно ездить с Любой — она готова была обсуждать темы, пребывающие за пределами рынка и торговли, и по многим вопросам наши позиции не входили в противоречия. Отбор товара обычно продолжался часа два. Я непременно брал с собой книгу, сидел все это время в машине и читал. Тогда мне были интересны Довлатов, Набоков, Кафка. На Кафку Люба обратила особое внимание — когда-то, говорит, открыла книгу, начала читать и быстро поняла, — не мое. Я оказался не такой понятливый, либо автор был все-таки ближе ко мне. Прочитал до конца, и только потом признал, — не мое. Впрочем, был тогда такой период в моем чтении. «Приглашение на казнь» Набокова, тоже было в духе Кафки. И когда потом я иногда интересовался книгами, которые видел в руках у Любы, она говорила — Вы такое не читаете (мы были на «Вы»).

Дела шли хорошо. Ежедневную выручку я сейчас оцениваю так, что она в то время могла превышать годовой доход среднестатистического горожанина. Была история, когда в холодильнике нашла 30 тысяч рублей, которые отложила с какой-то целью, и совершенно забыла об их существовании. Однажды надо было ей привезти из дома 80 тысяч рублей. Я был на закупке, и она поехала в городском транспорте. Положила большую пачку денег в полиэтиленовый пакет, и поехала. — Я, говорит, подумала, что в таком пакете никто не будет искать что-нибудь ценное.

Впрочем, ее внешний вил не располагал к представлению, что у этой женщины есть деньги. Неоднократно, и как мне казалось, с удовольствием, она рассказывала о своих визитах в государственные службы по поводу предпринимательской деятельности. Ее принимали за исполнителя, которому доверили вести эти дела. И когда вставал вопрос, а где же сам бизнесмен? — она удивляла ответом — это я!

Люба обладала авторитетом среди разнообразного базарного люда, крутившегося возле каморки камеры хранения Коняшиной Аллы, где Люба проводила большую часть времени. Общее уважение вызывали ее светлый ум, независимость суждений, готовность говорить с людьми любого уровня и звания, ее богатство — действительное и предполагаемое, ее очень редкое для преуспевающего предпринимателя отношение к деньгам — она не только не была жадной, но и элементарно экономной. Платила за любые уcлуги, платила хорошо. А еще, любила компании. В камере хранения всегда был алкоголь и закуски. В течение дня приходил сюда разный народ, который не прочь был выпить «на халяву», или просто выпить. Не скажу, что Люба была приветливой ко всем, часто — наоборот, — резкой, и всегда говорила, что думает. Народ приходил разный — иные не возражали и не обижались, а иные вспыхивали ярким пламенем, и тогда начинались эмоциональные словесные баталии. Народ приходил разный не только по темпераменту, но и по «социальному положению». Здесь были дворники и грузчики разной национальности, продавцы и предприниматели, среди которых выходцы из очень разных советских кругов — военные, инженеры, администраторы, работники культуры. Упомяну два персонажа, которые часто бывали там.

Соня работала рядом с камерой хранения — занималась переборкой и отгрузкой овощей. По национальности — татарка. Если бы я этого не знал, то, конечно, не предположил бы, поскольку ничем она не отличалась от окружающих товарищей. Тем не менее, ее особенностью был язык. Ни одного предложения она не произносила без мата. Иногда кроме матерной лексики вообще не было других слов. Но почему-то было все понятно без перевода. Таков был ее родной язык — даже более русский, чем у многих «носителей языка». Но слышал я и второй ее родной язык — однажды при мне она говорила с кем-то по телефону. Говорила как обычно, — скороговоркой, со знакомыми интонациями, но по-татарски.

Имя другой женщины не помню, но были у нее очень простые русские имя и фамилия, типа «Смирнова Мария». Ничем особенным она не отличалась от окружающих, кроме одного — негритянской кровью. Отца, конечно, не знала. Промелькнул он когда-то здесь еще до ее рождения, и вернулся в свою Африку — и не знал, вероятно, даже о существовании в России своей дочери. Было ей тогда лет тридцать — симпатичная, с черной кожей, с длинными вьющимися волосами. Она торговала на рынке — уже не помню, — как продавец или как предприниматель, часто это было одно и то же. По паспорту — русская. Рассказывала забавные истории о том, как разыгрывала бдительных ментов, пытавшихся уличить ее в несоблюдении «визового режима». Русская она была не только по паспорту, но и по сути своей.

Нескучное это было место, камера хранения. Иногда компания не расходилась до того времени, когда надо было закрывать ворота, и приходил охранник с напоминанием об этом. Иногда компания перемещалась в соседнее кафе, где уже не было никаких временных ограничений. И я там был, иногда — когда Люба просила довезти ее до дома после бурных встреч, или когда был какой-нибудь повод, и Люба приглашала «за праздничный стол».

С Любой у нас сложились хорошие доверительные отношения, основанные на взаимном уважении. Она рассказала, как оказалась здесь. Институтская деятельность бесконечно далека от торговли. И ее советское воспитание тоже никак с торговлей не совмещалась.- Когда приходилось по каким-то причинам отдать какую-то свою вещь, пусть даже совершенно новую, я не могла просить за это деньги, тем более — со спекулятивной наценкой. Это вызывало внутренний протест. Но в какой-то момент нам перестали выдавать зарплату, даже такую низкую, какая была тогда у научных работников. Мне пришлось работать продавцом. Немного осмотревшись в новых для меня сферах, я поняла, что могу и самостоятельно заниматься такими делами. Ушла окончательно из института, оформила ЧП, и вот, — я здесь. Сначала было немного «не по себе» и даже стыдно, — я скрывала от родных и знакомых свои занятия. Теперь не скрываю — все получилось. И даже лучше, чем я могла бы предполагать.

В планах было расширение дела — освоение новых объектов и организация товарного обмена с Финляндией. Мне она предложит заниматься перемещением этих товаров. Я не исключал такие варианты, хотя у меня тогда было свое дело.

Месяца через два она неожиданно повысила мою зарплату на 100 рублей в день. Я возражал — так не договаривались. В результате настоял на том, что буду сам оплачивать бензин.

Деньги порождают власть (или ощущение власти). Иногда Люба говорила о том, что ей не нравится кто-то из рыночного руководства, и она попробует этого человека убрать. Я был далек от рыночных интриг, но готов был поверить, что все возможно.

Осенью случилась неприятность с машиной — вдруг стало сильно подтекать масло. Простыми средствами победить неприятность не удалось, пришлось ехать на станцию техобслуживания. Диагноз был плохой — ремонт двигателя, стоимость ремонта 400 долларов. Я приехал к Любе — что будем делать? — Делать нечего, придется тратить деньги. Через несколько дней машина снова была «на ходу».

3-го декабря 2001-го года Любе исполнилось 49 лет. Сейчас, ретроспективно, могу сказать, что это был пик ее славы. Целый день приходили люди из самых разных уголков Коломяжского рынка с поздравлениями и подарками. Ее торговые точки закрылись раньше, был большой банкет для ее работников и наиболее близких к ней предпринимателей.

За время работы у Любы у меня появились деньги, которые сразу менял на доллары и активно отдавал свои долги. Вечером 3-го января 2002-го года, возвращаясь с работы, зашел в обменник, который был на моей станции метро «Пр. Большевиков», купил 50 долларов, положил их в сумку, направился домой. Вызвал лифт. Вместе со мной в лифт вошел некий молодой человек… Очнулся в больнице, где оказался с сотрясением мозга и с заплывшим от ударов лицом. Видимо, тот человек сопровождал меня от самого обменника, решив грабежом улучшить свое материальное положение.

Две недели провел в больнице. Люба очень переживала за мое состояние, а я беспокоился о том, что работы, необходимые для поддержания бизнеса, не выполняются. На следующий день после выписки вернулся на работу. Несмотря на протесты окружающих, вновь сел за руль. Чувствовал себя уверенно, хотя мне говорили, что по походке видно, что не все в порядке у меня с координацией движения.

Совершенно праздные дни, проведенные в больнице, дали мне возможность спокойно посмотреть со стороны на свои занятия. Информационный центр не приносит достаточный доход, из-за чего мне приходится зарабатывать деньги в другой области. На это уходит время, и потому я не могу плодотворно заниматься развитием Информационного центра, из-за чего он и впредь не будет приносить доход. Порочный круг! И я решил откликнуться на неоднократные предложения организационной помощи директора базы Н.Н.Безрукова. Мое решение было радикальным — передаю свой Информационный центр «под юрисдикцию» базы.
Через некоторое время после больницы я встретился с директором, сделал ему такое предложение. Он согласился, но при условии, что я сам войду в штат базы при небольшом окладе — 3 тысячи рублей. Мы договорились.

Люба была в курсе всех этих моих движений, но когда узнала, чем закончился разговор с директором, очень огорчилась, поскольку решила, что я не смогу быть штатным сотрудником базы и одновременно ее работником. Мне так не казалось, поскольку работал у нее без оформления, но спорить не стал — я и сам не очень знал, что от меня потребуется. Последующие два года показали, что Люба была права. Люба нашла нового водителя, это был Коля Кузьменко, и с конца марта 2002-го моя работа у нее закончилась.

Информационный центр располагался недалеко, я иногда заходил в гости к Любе, но подробности того, что там происходило, не знал. Внешне все было нормально, но однажды я обратил внимание на то, что товарного запаса на складе практически нет. Спросил у Любы, — что случилось? Она не стала мне подробно объяснять, — сказала, что на торговых местах товара достаточно, а лишнее она сейчас не берет. Мне показалось, что не все так хорошо, но я тогда был в стороне, и не стал задавать вопросы.

Незадолго до моего ухода Люба уволила Ларису, администратора. Какой-то повод был, но по всеобщему мнению, недостаточный для такого радикального решения. Но я вспоминаю, что Лариса почему-то не нравилась Любе, и это решение было скорее эмоциональным, нежели логически оправданным. Функционально, они занимались одним и тем же, дополняя друг друга, но Любе принадлежал этот бизнес и, соответственно, прибыль, а Лариса была наемный работник. Возможно, здесь надо искать причины взаимного недовольства, которое закончилось увольнением. Не исключаю, что Лариса имела положительное или даже ключевое значение для этого бизнеса. Позже я узнал, что Лариса устроилась менеджером некой фирмы при очень хорошей зарплате.

Кроме похудевшего товарного запаса, все было хорошо. Люба открыла несколько новых торговых точек.

Осенью опять возникли проблемы с автомобилем. У меня в то время был автомобиль ВАЗ 2102, который был на ходу, но я им практически не пользовался. Предложил такую помощь Любе. Два дня мы ездили на этом автомобиле за товаром, вместе с ее водителем Колей. Эти дни Люба платила нам обоим зарплату. Ситуация была абсурдная, один водитель здесь был явно лишний. Я ушел, оставив машину во временное пользование, хотя естественнее было бы остаться мне. Но не было у меня тогда ни желания, ни возможности этим заниматься, поскольку назревали проблемы в Информационном центре, который был, конечно, ближе и важнее.

Приближался 50-летний юбилей. Готовились к нему заранее. Обсуждался список участников, где и как разместить народ. Был я, конечно, в списке приглашенных. Склад («камера хранения») представлял собой территорию в ангаре, огороженную проволочной сеткой. Внутри было место для размещения товара и деревянная будка, размером примерно 8 квадратных метров, обогреваемая электрическими радиаторами. В этом помещении могло разместиться человек 15, но приглашенных было много больше.

Спланировали праздник, на мой взгляд, совершенно неправильно. Один стол был накрыт в этом помещении, а другой, большой, — на месте, освобожденном от товара. В маленькой комнате располагалась сама именинница и наиболее близкие ее коллеги и друзья, за большим столом разместились все другие приглашенные. В подготовке я не участвовал, пришел только к началу действия. Народ уже разместился — кто где. Меня приглашают в комнату — там зарезервировано место. Но настолько не понравилась такая организация, что я отказался и занял место не среди предпринимателей, а там, где расположились продавцы, грузчики и другой «обслуживающий персонал». Наверно, я был не прав, и кто-то мне высказал обиду по этому поводу. Но я увидел в этом очень жесткое подчеркивание различий по «классовому» принципу и что-то внутри меня стало активно протестовать. Зовущим «наверх», сказал, — здесь удобнее, я среди курящих. Но подумал, что работал у Любы водителем-грузчиком, и по этому формальному признаку, мое место — «внизу».

Праздник начался. Проходил он так, как это обычно бывает — с поздравлениями, тостами, подарками, хорошими словами. Потом кто-то уходил, кто-то приходил, весь народ из «элитного помещения» постепенно перебрались наружу. В разговорах, в шампанском и водке растворились без остатка «классовые различия».

От себя я подготовил рифмованное поздравление. Публично зачитывать не стал, передал открытку Любе. Скопирую одну из строф:

Нельзя измерить чем-нибудь
Богатство, счастье, увлечения.
Они — лишь то, в чем Ваша суть,
они — лишь Ваши ощущения…..

Далее — пожелание видеть и ощущать это эфемерное счастье.

Здесь были следы моих давних представлений об абсолютной субъективности ощущения счастья и его отстраненности от реалий жизни. Этого ей, как мне казалось, при несомненных достижениях, не хватало. Напротив, преобладал пессимизм и скепсис, не связанный с ее реальным положением.

С праздника Люба уехала рано, на что тоже некоторые обиделись. Народ остался, празднуя ее день рождения уже без виновницы торжества.

Незадолго до Нового 2003-го года встал и мой автомобиль — «застучал» двигатель. Я его уже давно «похоронил», и не очень огорчился по этому поводу. Люба была по-прежнему далеко, а я по-прежнему занимался своим Центром информации. Вместе с водителем Колей они выбрали новый автомобиль. Выбор меня удивил — двухлетний ВАЗ 2104 за 3.2 тысячи долларов. — Слишком дорого! Как узнал, деньги были взяты в долг. Но тогда я по-прежнему был пассивным, хотя и не равнодушным наблюдателем того, что происходит на территории, где я не так давно, небезучастно «служил».

Через месяц Люба обратилась ко мне. Она уволила водителя Колю, и предлагает мне снова эту работу. Я согласился, хотя мои финансовые проблемы уже отступили. Обстановка, в которой была теперь Люба, резко отличалась от того, что было год назад. Самая большая неприятность — долги. В качестве администратора вместо Ларисы работает молоденькая девочка Ульяна. Люба почти не занимается закупками, которые выполняются теперь, в основном, в дикой «Апрашке». Это были дешевые китайские товары отвратительного качества. Люба каждый день приезжает на рынок, но только пьет, а делами совсем не занимается. Прибыль резко упала, ее не хватает для погашение долгов. Кредиторы звонят, беспокоят.

Об Ульяне — отдельный рассказ. От Любы я узнал следующее. Мать мало занималась воспитанием, а в 14 лет Ульяна подверглась насилию со стороны мужчины, как-то связанного с ее матерью. Дело не получило развития, огласки и продолжения, но психологическая травма осталась. С 15-16 лет Ульяна торгует на рынке, наблюдая все безобразия, которых там было много.

Я видел эту девочку у Любы, еще до своего возвращения. Ей было тогда лет 17-18. Тихая, скромная, трудолюбивая, исполнительная. Естественно, без образования, но девочка неглупая и положительная. У Любы не было детей. И, как я понял, она хотела переиграть судьбу воспитанием этого ребенка. Научить, дать знания, довести положительные качества до совершенства, чтобы к старости с удовлетворением взирать на плоды своего труда и передать все, что есть и еще будет, — этому, ставшему родным, человеку. Думаю, ее вдохновлял пример Марины, коллеги по рынку, с которой она поддерживала дружеские отношения. У Марины тоже не было детей. Но случилось так, что у нее на руках оказались две девочки — 6 и 9 лет. Это были племянницы мужа, которые в таком возрасте оказались сиротами. И теперь эти выросшие девочки были для нее, как родные дочери.

Ульяна жила у Любы. Не знаю подробности, но по настоянию Любы она где-то как-то училась. Люба, будучи долгое время преподавателем, пыталась влиять на ее интересы, вложить в нее недостающие знания, поскольку Ульяне была хорошо знакома лишь безобразная проза жизни.

Но к этому времени образ жизни Любы тоже был далек от идеала. Она пила, постоянно и много. В этом состоянии была не всегда адекватна. Люба переложила на Ульяну все хлопоты по поддержанию бизнеса, а интерес к собственной жизни совсем пропал. Не раз слышал от нее слова — я скоро умру, я знаю, чувствую. Говорила, что квартиру завещает Ульяне.

Теперь мы ездили за товаром с Ульяной. В торговле у нее был хороший опыт, но не было решительности, боялась ошибиться. Часто звонила Любе — объясняла, что видит, и спрашивала — брать или не брать? Слишком молодая и скромная, она не готова была взять на себя этот груз.

Если раньше я был только водителем и совершенно не вникал в то, что загружаю, везу и выгружаю — команды исходили от человека, который это знает хорошо, то теперь мне пришлось вникать во все перипетии этого бизнеса, чтобы советовать или возражать, оставляя последнее слово за Ульяной. Понемногу отдавали долги, но происходило это очень медленно.

Люба пила — непрерывно, беспробудно, безгранично. Так жить нельзя, но я не знал, как ее вывести из этого, безразличного к себе, состояния. Люба приняла на себя ответственность за будущее Ульяны, а я стал ощущать свою ответственность не только за Ульяну, с которой оказался связан делом, но и за Любу. Я не знал — как, но все время крутилась мысль о том, что ее надо вывести из оцепенения.

Ситуация с Ульяной не казалась правильной. Люба по своей натуре — диктатор, она требовала безусловного подчинения. Но такое подчинение управляемого возможно только тогда, когда тот принимает с любовью команды, идущие от блистательного олимпа. Я этого не видел. И мне казалось, что эта слабая девочка оказалась в новой тюрьме.

Весной случилось то, что меня никак не удивило — Люба изгнала Ульяну.- Не хочу больше видеть этого человека! Пытаюсь выяснить, что случилось. Насколько понял, однажды Ульяна отказалась после работы ехать к Любе, а поехала куда-то по другим делам. Это был бунт, революция, преступление.

После этого, за товаром стали ездить с Любой. Года через три Ульяна мне позвонила. Рассказала о том, что вышла замуж, родила ребеночка. Ее аномальные детство и юность закончились, началась обычная жизнь. А Люба закрыла тогда для себя еще одно благоприятное направление, в котором могла бы продолжаться ее жизнь. Таких направлений оставалось все меньше и меньше.

Наступило лето. Я пригласил Любу к себе на дачу. Она, вероятно, давно не была на природе, и, может быть, эта поездка поможет ей вспомнить, что жизнь шире рамок розничного рынка, что жизнь может быть красива и прекрасна — в качестве помощника надеялся на природу. Люба согласилась. Она вдруг сама захотела и очень ждала этого события.

В ближайшую пятницу мы загрузили в машину сумки с провизией и (неизбежно!) с вином и водкой, отправились в путь. Так получилось, что с нами поехала моя сестра. Ира (жена) уже была на даче. Приехали не поздно. Немного посидели, поужинали и пошли на речку купаться. Был теплый июньский вечер. Было уже поздно, но в белую ночь не бывает темно. Тропинка к реке вела через сосновый и лиственный лес, надвигающиеся сумерки подчеркивали его красоту, скрывая детали. Из леса тропинка вывела на поле, поросшее высокой травой, а дальше уже была река. Потом долго плавали в по-вечернему теплой воде. Люба была в восторге, она действительно давно не выезжала на природу. Вернулись домой, еще долго сидели за столом, о чем-то болтали.

На следующий день встали поздно. Позавтракали, немного выпили, в планах снова был поход на речку, погода к тому располагала. У Любы было настроение плохое, — казалось, она себя неважно чувствует. На вопрос ответила, что все в порядке, хочет еще немного выпить. Пить никто не хотел, Люба выпила одна. Ира с сестрой собрались идти купаться, предложили Любе, она отказалась. Женщины ушли, а Люба пила. Пьянела, и пила. Так продолжалось весь день, весь вечер. Полноценное общение уже не получалось. Хотя пытались как-то говорить и за обедом, и за ужином.

В воскресение уехали рано. Прощаясь с Ирой, Люба сказала, что очень давно она не отдыхала так хорошо.- Но, все-таки, Люба, мешает это зелье полноценному отдыху!
Распрощались хорошо, Ира приглашала приезжать и впредь — осенью можно будет пойти в лес за грибами.

Я понял, что не смог осуществить свое намерение — изменить настроение Любы и как-то повлиять на сложившийся образ жизни. Ну что же, — я попытался, но не получилось. Едва ли кто-то может дать надежные рецепты — как убедить человека пожелать того, чего он вовсе не желает.

Потом была снова работа. На следующий день идем с Любой по рынку, навстречу — Сергей Бубесс.- Как съездили? — спрашивает.- Хорошо, отвечает Люба, не останавливаясь.

Но через некоторое время узнаю от Марины, а потом от Бубесса, подробности. — Любу обидели. Женщины, которые были на даче, сказали много нехороших слов в ее адрес. Мне было неприятно и непонятно.

Эта история, конечно, подорвала наши дружеские отношения, но отношения работник — работодатель могли бы остаться. Однако, Люба снова и снова возвращалась к этой теме. Так мне говорили, хотя от Любы я ничего не слышал по этому поводу. — У нас с Олегом нет проблем, говорила она, когда кто-то пытался при мне поднять этот вопрос. Я бы даже не поверил в эти разговоры, если бы информация исходила от одного человека — пусть даже самого правдивого. Но это был не один человек. Ира расплакалась, когда я рассказал ей о том, что говорят о нашей поездке.

В таких условиях работать на рынке невозможно, я предупредил Любу, что ухожу. Она нашла мне замену, и я ушел. С тех пор мы встречались только случайно, и разговаривали редко.

Прошло 8 лет. Я часто обращался к эпизоду с дачей, чтобы найти хотя бы что-то рациональное в этом абсурде. И иногда мне кажется, что мне все-таки удалось тогда осуществить свое намерение. Но получилось так, как это бывает в сказках, когда исполнение желания вызывает множество ужасных сопутствующих эффектов, и второе желание только одно — вернуть все обратно, «как было». — Возможно, Люба увидела ту самую, «другую жизнь», но поняла, что уже никогда не вернется туда, откуда когда-то ушла. Более того, она не видит себя в этой жизни и возвращаться не хочет. Она была женщина умная. Понимая мои невысказанные намерения, она смотрела на них (и на меня тоже) с высоты своего понимания…

Через несколько лет я узнал, что она хотела бы поменять свою квартиру на «домик в деревне». Не исключаю, что были в этом желании следы того давнего события.

А может быть, все проще. Слова укора или принижающей жалости не были сказаны, но не могу утверждать, что мыслей таких не было, — они были у меня. И только хороший актер может изображать беззаботную радость, когда действительность к тому не располагает. Быть может, Люба видела себя «со стороны» глазами тех, кто оказался в этом месте, сопровождая то видение соответствующими словами, и под влиянием алкоголя, ей показалась, что она их слышит. Т.е. запомнились фантазии, но не реальность.

Что произошло, теперь уже никто не узнает. Даже если событие стало переломным в ее внутреннем состоянии, оно все равно осталось только вехой на том пути, ведущим (по моим понятиям) вниз, погоняемая беспристрастными обстоятельствами, которым уже не было силы противостоять.

Информация о ее последующей жизни доходила до меня, а иногда мы случайно встречались. Продолжение было такое.

Вскоре после моего ухода Люба продала автомобиль, дело совсем забросила, за товаром не ездила. Двое из брошенных на произвол судьбы продавцов — Света и Наташа стали сами ездить в Апраксин двор, покупать на свои деньги товар, и этим товаром торговать. Постепенно им удалось отдать все Любины долги. Некоторое время они делились частью выручки с Любой, но потом и это прекратилось — продавцы стали работать на себя — и фактически, и формально. — Во всяком случае, Света оформила ЧП и переоформила аренду.

Любу некоторое время я видел на Коломяжском рынке, на одном из ее старых торговых мест, — она продавала старые книги. — На старости лет, могу же я заняться тем, что нравится! — сказала мне она, когда я что-то спросил по этому поводу. Полюбопытствовал, что за книги? — Вы этого не читаете.

Однажды Люба спросила меня, как отношусь к Свете, к ее оформлению аренды на себя. Я сказал, что у нее не было выбора, — фактически было так уже давно, и Света лишь привела бумаги в соответствие с ситуацией. И потому в этом действии я не увидел нездоровой моральной подложки, на чем настаивала Люба.

Потом видел ее в качестве работника Марины в магазине «Ткани». Мне говорили, что Люба часто вспоминала о той давней истории. Это значит, что для нее это было важное, знаковое событие — на рынке много чего происходит, тот маленький эпизод мог бы и потеряться. Но это значит также, что Люба верила в то, что говорила. К этому можно добавить, что она женщина прямая и правдивая.

- Но я же знаю, что этого не было!
Обращался к Ире — вспомни, может быть, я пропустил какие-то диалоги, не слышал того, о чем вспоминает Люба? — Нет, отвечает уверенно, — не было! А Ира тоже человек прямой и правдивый.

По этому поводу Сергей Бубесс однажды рассказал историю о том, как он развелся со своей первой женой. Дело было так.

Уже несколько лет они жили вместе, родился сын. Но отношения не складывались, противоречия возникали постоянно, и только ребенок удерживал Сергея в рамках этой семьи. Однажды жена уехала в другой город на автомобиле с неким знакомом человеком. К ночи она не вернулась. На следующий день Сергей возвращается с работы, и, будучи еще в прихожей, слышит тихий разговор вернувшейся жены и тещи. Они не знают, что Сергей уже здесь, и из обрывков долетавших до него фраз, он делает однозначный вывод о том, что жена ему изменяла. Сергей ушел из этого дома, — навсегда. Потом, через много лет, он узнал из достоверного источника о том, как было дело на самом деле. Они возвращались, и в каком-то поселке сломался автомобиль. Телефонов тогда еще не было. Попутчикам пришлось заночевать где-то, в разных местах. На следующий день машину удалось исправить, и они вернулись.

Сергей ошибся. Он услышал то, чего не было. Понял слова именно так, как был их настроен понять. Возможно, что с Любой случилось сто-то похожее.

Года два назад Люба через Марину организовала поездку на Смоленское кладбище, чтобы показать могилу родителей, где следует захоронить ее прах. Честно говоря, я не поверил в серьезность темы, и воспринимал происходящее как некую фантасмагорию. Такая поездка могла бы случиться и 6 лет назад, поскольку подобная тема была у Любы всегда. Но, конечно, все мы смертны, когда-нибудь надо сделать подобные распоряжения, и я попытался запомнить это место.

Люба умерла 9-го октября 2011 года. Сегодня исполнилось 40 дней этого печального события. Последние 10 лет, которые ее знал, я никогда не видел в ней счастливого человека. Даже тогда, когда она была богата, имела определенную власть и значение, когда еще могла свободно распоряжаться своим будущим. Ее похоронили на Смоленском кладбище в могиле родителей — именно так, как она распорядилась об этом два года назад. На могильном камне, который она сама когда-то поставила, осталась (тогда еще устремленная в будущее) надпись «Барабановы».

16.11.2011

Барабанова Л.В. Штрихи к портрету
Фотоальбом
Л.В. в письмах
Садыкова М.А. Записки частного предпринимателя
Приморское объединение