Начало дачного движения

Долгое время одной из больших неприятностей советского государства (в период нашего с ним совместного существования) был недостаток продовольствия. При мне все началось с неурожая 1962-го года. «Хлеб — всему голова» — так говорили советские плакаты. И вдруг, этот главный продукт пропал. Иногда в пустые булочные завозили батоны странного желтого цвета — с большим содержанием кукурузы, очередь за ними выстраивалась задолго до привоза. Мне было 13 лет, родители работали. У меня появилась новая обязанность — найти булочную с хлебом, занять и отстоять очередь. Через некоторое время кризис стал слабее — Запад согласился поставлять зерно «Советам». Были введены талоны на хлеб и муку, которые просуществовали еще несколько лет. Потом карточки отменили, но с тех пор зерно до самого конца существования нашего государства поступало из-за границы.

Начиная с 1962 года, продукты из свободной продажи стали постепенно исчезать. Через 20 лет, к началу 80-ых эта проблема встала во весь рост. Что-то в магазинах все-таки было — хлеб, водка, сигареты, некоторые крупы, овощные консервы и почему-то сухое вино с названием «Гымза». Голода не было. То, чего нельзя было купить, можно было где-то как-нибудь «достать».

Анекдот того времени.
Пять противоречий социализма:Никто не работает, но планы выполняются.Планы выполняются, но ничего нет.Ничего нет, но у всех все есть.У всех все есть, но все недовольны.Все недовольны, но все — «За!».

Пути «доставания» были разные. Люди побогаче просто покупали продукты на рынке или в «кооперативных магазинах», появившихся еще в середине 70-ых. Там выбор был неплохой, но цены — невозможные. На предприятиях периодически раздавали продовольственные наборы с «дефицитом». Талоны на них разыгрывались в трудовых коллективах. Контроль за распространением не был серьезным (это же не деньги!), и тот, кто этим занимался, был человеком важным — с ним было полезно иметь хорошие отношения.

Согласно слухам, продукты на талоны выдавались из запасников, сделанных на случай «войны и стихийных бедствий». Считалось, что они хорошего качества, поскольку они старые и значит, настоящие. — Продукты поступили на хранение лет 20 назад, когда не только мясо, но и сами коровы были настоящие — Вы только попробуйте, как хороша тушенка из набора!

В разных регионах был разный дефицит. Москва снабжалась лучше всех. Ленинград — хуже, но тоже неплохо. Известны «колбасные» поезда в Москву. Из Ленинграда колбасу тоже вывозили. Во всяком случае, отправляющиеся в командировку — колбасные подарки помогали устроиться в гостиницу. А с Украины в Ленинград присылали фрукты и сало. В каких-то городах была рыба, в других — какой то другой, свой «эксклюзив».

Постепенно продовольственная проблема усугублялась. Примерно в 1980-ом году была принята «Продовольственная программа», призванная эту проблему решить. Сейчас уже не помню основные ее положения, но разговоров по теме было много. В народе, естественно, называли вещи своими именами, — говорили не о «программе», а о проблеме. В 1982-ом закончилось «время застоя» (как это мы потом узнали), к власти пришел авторитетный человек из КГБ — Андропов. Он сразу стал искать пути решения накопившихся проблем, и самой неприятной из них, — продовольственной, подрывающей теоретические основы Советской власти. Возникло предположение, что народ может сам себя прокормить, если ему не мешать, и тем более сможет — если помочь. На одном из заседаний Политбюро было решено — раздать рабочим землю (пресловутые 6 соток) для создания садов и огородов. Я сейчас не уверен, что помню правильно — быть может, 6 соток вытекали из принятой ранее продовольственной программы. Во всяком случае, к этому времени появились первые следствия нововведений.

У нас, в «Граните», стали принимать заявления на садовые участки. Надо сказать, что до этого времени дача была экзотикой. Ни у кого из моих знакомых ничего такого не было, и я никогда не слышал о какой-нибудь семье, у которой есть своя собственная дача. «Домик в деревне» — другое дело. У многих горожан были деревенские родственники, летом к ним отправляли детишек, там проводили свой отпуск. Но «свой домик» — это уже слишком, это из области фантастики. За особые заслуги отдельным категориям граждан участки все же выдавались, но то была большая редкость.

Наши родственники жили не в деревне, а в небольшом шахтерском городе Сланцы, где были большие предприятия и неблагополучная экология. Но это слово еще не было на слуху, и каждый год мы гостили там летом, поскольку главные атрибуты отдыха — лес и река располагались недалеко от дома.

В 1977-ом я выяснял вопрос — можно ли купить дом с участком. Оказалось, что можно, но для этого надо выписаться из города и прописаться в этом домике. Кроме того, было много других условий и ограничений, просмотрев которые я понял, что не пройду по нескольким пунктам, и дачи своей у меня никогда не будет. Когда я этим занимался, узнал рыночную стоимость дома — 6 тысяч советских рублей. При зарплате 140 в месяц это были сумасшедшие деньги! Но деньги, в отличие от юридических запретов, не казались непреодолимым препятствием. Отчасти потому, что дача — это земля, на которой может расти еда, которая всегда нужна и всегда в дефиците.

Итак, через несколько лет, эта дачная сказка вдруг стала постепенно превращаться в реальность. Первый шаг на пути к даче — написать заявление. Заявлений оказалось так много, что отбор кандидатов проводился очень серьезно — из большого коллектива надо было выбрать только самых лучших, самых достойных и самых нуждающихся в этом. Учитывалось все — все былые заслуги большие и малые, трудовой стаж на данном предприятии, каждое слово в характеристиках от партийной и профсоюзной организации, семейное положение, число и возраст детей, отсутствие взысканий, и прочее, прочее, прочее. Среди реальных кандидатов, т.е. среди «лучших из лучших» начались скандалы, в которых коллеги выплескивали друг на друга ушаты компромата в надежде оставить пятна на безупречном образе конкурента. Все выглядело именно так, как показано в фильме «Гараж». Я сразу понял, что шансов нет, и в этой битве не участвовал. Мой стаж к тому времени — 11 лет, был ниже «порогового уровня». Да и свои «бойцовые качества» я никогда не оценивал высоко.

Вскоре из ЛНПО «Гранит» я уволился и оказался в подразделении ВНИКИ СЧПУ, который был то ли при ЛЭМЗе, то ли при ГСКТБ — я так и не понял эту замысловатую структуру. В начале 1985-го года здесь тоже стали раздавать садовые участки. Вспоминая неприятные эпизоды из «Гранита», я решил, что и близко не подойду к этой раздаче. Тем более, что пришел в организацию всего полгода назад, — здесь я никто.

Время шло, прием заявлений закончится 31 мая. Многие мои коллеги заявления написали, и были приняты в садоводство без каких-либо проблем. Оказалось, что участков ЛЭМЗу выделено много больше, чем набралось желающих. В конце мая проводилась жеребьевка — кому какой участок достанется. Но жеребьевка была формальностью — каждый взял, где хотел. Интересы будущих садоводов здесь не вступали в противоречие. Четверо из нашего отдела — Мартыненко, Матюкас, Рыжиков и Голецкий решили взять участки рядом. Другие — Галя Корыхалова и Боря Соловьев взяли то, на что выпал жребий.

Итак, конкурса нет, заявления принимаются, все желающие будут обеспечены землей. Надо сдать 250 рублей, получить номер, и можно «копать землю». Но я не спешил с заявлением. Когда не надо преодолевать трудности, цель сильно теряет свою привлекательность. Возможно, по этой причине, а может — в силу затянувшейся инерции отрицания, я не понимал — нужно ли мне это? Спрашиваю Иру — хочешь ли ты дачу? — Нет, не хочу! Если возьмем участок, мы уже никогда никуда не поедем отдыхать — будем все время проводить на даче. Примеров много. Я соглашаюсь, такой отдых — для стариков, но не для нас. На работе другая позиция — надо брать! Березницкий говорит — 100-ый километр! — надо брать. Через 20 лет это будет прекрасное место для отдыха — город разрастется. 100 километров — это достаточно далеко, чтобы оставаться за городом, и достаточно близко, чтобы добираться туда без проблем.

Но я сомневался. В последнее воскресение мая я все-таки решил поехать на станцию Чаща и посмотреть своими глазами на то, что предлагается. На Витебском вокзале сел в электропоезд, который довез меня до Вырицы. Там надо пересесть на подкидыш, который довезет меня до места. Как потом выяснилось, мне повезло — поезда ходят редко. Я же, не зная расписания, не ждал долго. Электричка и поезд были «плотно упакованы». Всю дорогу стоял, а это было (с ожиданием подкидыша) более 4-х часов.

На станции Чаша народ стал выгружаться из вагонов. Я тоже вышел и пошел туда же, куда все пошли. Это было направление в сторону от города вдоль железнодорожных путей. Народ гуськом шел по узкой тропинке. Каждый что-то тащил с собой кроме рюкзака — лопаты, доски, рубероид, оконные рамы и прочие детали строящегося дома. Вдоль дороги мы шли километра два. Потом тропинка свернула в лес, а если говорить точнее — в довольно хлипкое болото. Идти стало трудно, сапоги вязли во мху и в жиже под ним.

И это отдых?! — думал я. — Что-то не хочу я так отдыхать! Но решил все-таки дойти до места, где строится этот дачный поселок. Через час после начала пути, я увидел первых строителей и первые наметки строений. Я прошел еще немного, остановился и поговорил с человеком, который укладывал очередное бревно в свой сруб. Он говорил о том, как ему здесь нравится. Вокруг был лес — весьма непривлекательный, болотистая местность, кустарник. Некоторые деревья были повалены, вдалеке копошились другие счастливые обладатели дачных участков. С большим скепсисом я слушал оптимистический рассказ моего собеседника.- Вот эти елки мои, а эти березы — моего соседа. Через это болотце будет проходить дорога, а там, — вон в той роще, по плану будет магазин…- Надо брать, обязательно надо брать — Вы не пожалеете! — пытался развеять этот человек мои сомнения. Я дослушал, поблагодарил, и удовлетворенный тем, что не вступил в это сообщество странных людей, пошел дальше.

Шел теперь «куда глаза глядят». Расписание уже знал, до поезда далеко. Цель поездки достигнута — посмотрел, поговорил, решение принял (не брать!), и от нечего делать теперь просто гуляю по незнакомой местности — мне это всегда нравилось. Через некоторое время случайно вышел к реке. Берег, поляна, прекрасный вид. И вдруг подумал, что несмотря ни на что, я хочу быть в этих местах.

Потом снова вышел на лесную тропинку, по которой шли люди. Они шли на станцию. Время было уже достаточное, чтобы двигаться к поезду, я к ним присоединился. В дороге разговорился с попутчиком. Он приезжал к родителям в деревню, откуда родом. Дороги нет, до станции — 7 километров. Обычно его встречают и провожают на лодке — плывут по реке Кременка от Чащи до его дома. Но сегодня что-то не сложилось, и он идет пешком. Река — единственная дорога связующая жителей деревни с внешним миром. Только водным путем можно привозить туда какие-то большие грузы. А места здесь хорошие — совершенно дикие, и дичь здесь водится. Дороги, предприятия, автомобили, и всякая прочая цивилизация отсюда далеко…

Через час мы дошли до станции. Подошел подкидыш. С трудом я втиснулся в переполненный вагон. Поезд тронулся. Потом остановился на какой-то станции, где тоже были желающие ехать. Но поезд заполнен до отказа, двери не открыть. Люди со стороны платформы безуспешно пытаются войти, поезд стоит — ждет. Вдруг кто-то снаружи со звоном разбивает стекло. Через образовавшуюся дыру, дверь почти выламывают, открывают и с перебранкой между народом внутренним и внешним, люди все-таки влезают в вагон. Поезд идет дальше…

Через несколько дней, 31-го мая, я пришел в профком ЛЭМЗа, и написал заявление о желании получить садовый участок. Был последний день приема. Все уже прошло — и жеребьевка, и собрание. Все, кто хотели быть в садоводстве, уже были в нем. Председатель говорит — жеребьевка теперь уже необязательна. Спрашивает — есть ли пожелания? Я подумал, что не хочу отдыхать рядом с теми, с кем работаю, потому никаких мотивов для выбора места у меня нет. И сказал, что хочу тащить жребий.- Ну, как хочешь, — выбирай! Я вынул из мешочка скрученную бумажку. Разворачиваю — номер 213. Посмотрели по плану — рядом водоем.- Не очень удачное место, — говорит председатель, шумно будет. — Вот, говорит хороший участок, с отличным строительным лесом. — Хочешь поменять?- Нет, говорю, не хочу, — пусть будет, как есть. Доверюсь случаю.

Побежали недели. Надо бы съездить, да посмотреть — что же я такое приобрел. Но большого желания не было, и только в середине июля я, наконец, снова добрался до станции «Чаща». Долго в лесу искал садоводство с названием «Огонек». Нашел, стал искать свой участок. Это тоже непросто — найти в лесу дерево с небольшой табличкой.

Наконец, я нашел свой номер — 213. Пошел искать другие три колышка, обозначающие границы моих владений. И вдруг, я почувствовал, что что-то случилось во мне. Я смотрю на деревья, — они здесь разные — большие и маленькие, есть холмики и впадины, заполненные водой.. И я отчетливо понимаю, что все это мне принадлежит, что я могу всем этим распоряжаться так, как мне заблагорассудится. Это все мое! Я здесь хозяин, властелин. Какие-то глубинные, частнособственнические инстинкты оказались разбужены. Ленин был прав! — Крестьянство всем своим укладом ежедневно, ежеминутно возрождает капитализм. И значит, социализм обречен, поскольку противоречит человеческой натуре, которая стремится к обладанию собственностью. От нас самих это не зависит, и никакими средствами природу упразднить нельзя. Должен появиться новый человек, и только после этого…

На календаре был июль 1985-го года.

Ханов О.А.
05.07.2011


Летнее время на дачном участке
Последняя электричка
О природе
Грибное место
Странствующий русский интеллигент

Автор: Ханов Олег Алексеевич | слов 2096


Добавить комментарий