Жизнь каждого человека интересна и достойна, чтобы её основные деяния были  зафиксированы и сохранены для пополнения семейной саги. Особенно, если это касается талантливого человека, оставившего заметный след не только в своей семье, но и в обществе. Таким человеком в нашей семье является  моя жена Агронская (Пожарская) Александра Александровна, которую я просил ответить на мои вопросы, связанные с её детскими годами и  периодами творчества, которые  недостаточно освещены  в моих ранее написанных мемуарах для домашнего чтения и хранения.  Кроме кратких сведений о её детских и юношеских годах, сделана попытка осветить годы творчества. Это очерк не о музыке, а о человеке в музыкальном учреждении – хоре Капеллы. Мне известен афоризм: «Говорить о музыке – все равно, что танцевать об архитектуре». О музыке здесь только краткие высказывания профессионалов о репертуаре хора и его отдельных участниках – дирижерах и певцах. Форма интервью позволяет  реконструировать прошлые события.

 «С песней по жизни…»

Диалоги о пении и не только.

«Нам песня строить и жить помогает,
Она, как друг, и зовет и ведет,
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет!….»

В. Лебедев-Кумач

Часть 1. Детство. Ленинградская блокада.

Тоня с Алей (ей 3 года) в 1938 г.

Вопрос: — Что помнишь о жизни на улице Софьи Перовской до войны и во время блокады?
Ответ: — Всплывают в памяти лишь отдельные эпизоды. У нас в семье была девушка  Тоня, которую взяли няней,  когда мне исполнилось всего несколько месяцев. Она сама была еще подростком, но детям быстро понравилась своим умением развлекать нас играми. Сама сочиняла спектакли, в которых были заняты дети. В одном из них под новый 1940 год Галя (сестра) была барыней, я – прислугой, а Саша Давыдов (брат)  Хвостиковым.  Гале было всего два года, она ещё не говорила, поэтому сидела молча в Тонином с украшениями платье на детском плетёном кресле. Тоня выезжала на петухе-качалке с подарками, пели песни о петухе и многом другом. В этот раз деревянная игрушка не выдержала веса няни, и петух сломался. Смеху было много.

Помню, что и до войны было голодно. У бабушки были две подруги — Оля и Ира, которые жили вместе. Одна из них была певицей с хорошим голосом. На выпускном  экзамене в консерватории пела Татьяну Ларину из оперы «Евгений Онегин». Они могли доставать кое-какие продукты, в частности, приносили бабушке сахарный песок. Однажды, когда в очередной раз были у нас, спросили: «Маня,  у тебя не закончился сахар?»  Бабушка ответила, что не помешает добавить. Но я, маленькая, открыла буфет и показываю, что у нас ещё целая супница песка.
— Тебе попало?
— Нет, только все посмеялись. Кстати, эта старинная супница сохранилась в нашей семье до сих пор. Дальнейшую судьбу маминых подруг не знаю, может быть погибли или умерли в блокаду.
— Ты больше бывала в бабушкиной квартире?
— Я всегда жила у бабушки. Спала с ней у стенки на одной кровати. Галю укладывали спать на отдельном матрасе с ножками у окна в соседней комнате Кати. Дед спал отдельно на своём добротном массивном диване, на котором и скончался в 1968 г.

Дед был эвакуирован вместе с оркестром Филармонии до блокады в августе 1941 г в Новосибирск.  Наше семейство тоже пыталось эвакуироваться, но доехали только до Вологды и вернулись через несколько дней.
— Почему?
— Там нас никто не ждал, к тому же кончились деньги. Помню, что Новый 1942 год встречали ещё с бабушкой, которая была эвакуирована вместе с Катей (родная тетя) позже, весной 1942 года, когда вскрылась Ладога. Отъезд и переправу через Ладогу организовал Пожарский (мой папа). Мы провожали их на поезд, который ходил только до Ладожского озера. В Новосибирске Катя работала кассиром сначала в столовой, а затем в Филармонии. Позднее собирались вывезти из блокадного города и нас с Галькой в Новосибирск. Мама даже дала телеграмму, чтобы нас там встретили. Но наша поездка почему-то сорвалась. Бабушка ходила на вокзал ежедневно и спрашивала, есть ли дети из Ленинграда. Вместо своих внучек она случайно на вокзале Новосибирска встретила Тоню, которую в составе бригады лесорубов из Калининской области отправили на заготовку сибирского леса.  Дело в том, что после начала блокады бабушка сказала, что не сможет её прокормить. И Тоня уехала на свою родину в город Красный Холм в 175 км от Калинина (Твери). Когда начали гнать немцев на Запад, лесорубов вернули домой рубить деревья в Калининской области. Тоня сразу после войны вернулась к нам на Перовскую.

— Впоследствии Шура неоднократно говорила, что Леночка, которая в наше время была частой гостьей в доме на Перовской и встречается на фотографиях в домашнем альбоме, спасла вас от голодной смерти.

Бабушка Мария Георгиевна и дедушка Евгений Александрович. За спиной бабушки видна кровать с металлической сеткой и спинкой, на которой умещались все дети.

-Лена действительно что-то приносила. Приносили и другие родственники, которые первоначально обосновались в бабушкиной квартире, и жили одной семьей под защитой метровых стен этого дома. Во время бомбёжек дети «прятались» в туалете. Поперёк на бабушкиной кровати спали дети – Саша Давыдов, Володя Атлантов, дочка Нюры Богдановой Ира и мы с Галькой. Взрослые спали на полу.

Вскоре эта семья начала разъезжаться. Тётя Маня, мама Володи Атлантова, не уезжала и всю блокаду работала в театре. После отъезда бабушки она получила квартиру от театра в соседнем доме. Это дом №8 по Перовской, откуда впоследствии тётя Маня уехала в Москву к Володе, солисту Большого театра.

— С Володей Атлантовым я изредка встречался, но с его мамой разговаривать не приходилось, знаю, что она тоже была певицей.

— Да, она была хорошей певицей, что подтверждают сохранившиеся в нашем доме старые театральные программы, где встречается имя Марии Александровны Елизаровой, как исполнительницы многих сопрановых партий. До войны с 1921 года она работала в Михайловском театре, но пела и в других ленинградских театрах преимущественно в классических операх.

— Какие оперы ты слушала с её участием?

— Оперу Н.А.Римского-Корсакова «Снегурочка», где она была девушкой-снегурочкой, а также оперу «Лакме» французского композитора Лео Делиба, где она пела партию юной жрицы Лакме.  По памяти её основной репертуар такой:

Татьяна в опере П.И.Чайковского «Евгений Онегин».

Лиза в опере П.И.Чайковского «Пиковая дама» в Государственном народном доме. Партию Германа пел Н.К.Печковский. Можно отметить, что поклонниками красавца Печковского, портрет которого в этой роли есть в альбоме Кировского театра на стр. 106, были все старшие дамы Елизаровы, которые бегали почти на все спектакли с его участием. А он кроме Германа пел Ленского в «Евгении Онегине», Альфреда Жермона в «Травиате», Фауста в одноимённой опере Ш.Гуно, Ромео в «Ромео и Джульетта» Ш.Гуно и др.

Марфа в опере Римского-Корсакова «Царская невеста».

Микаэла в опере Ж. Бизе «Кармен».

Графиня Розина в опере В.Моцарта «Свадьба Фигаро».

Красавец Н.К.Печковский (1896-1966) был кумиром всех любителей оперного пения.

Русалка Панночка в опере Н.А.Римского-Корсакова «Майская ночь». Либретто оперы написано композитором по одноимённой повести Н.В.Гоголя. Она же Прилепа в интермедии оперы П.И.Чайковского «Пиковая дама» в Мариинском театре, где партию Германа исполнил Н.К.Печковский.

Кстати, эту партию я пела в Музыкальном училище, а мои одноклассники Рита Янау была Миловзор и Юра Смоляк – Златогор. Этот музыкальный шедевр (пастораль «Искренность пастушки») и ранее был нашим с Галей коронным номером на всех семейных праздниках, где я была Прилепа, а Галя – Миловзор. Можно привести ещё несколько ролей моей родственницы:

Сюзанна в опере Г.Шарпантье «Луиза» в постановке А.Н.Феона в Михайловском театре (7 ноября 1921 г.).

Монна Джинерва в опере немецкого композитора М.Шиллингса «Мона Лиза» вместе с Н.К.Печковским (Джиованни) в Михайловском театре (27 марта 1926 г).

Крестьянка Церлина, которую соблазнил Дон-Жуан в одноимённой комической опере Вольфганга Амадея Моцарта.

Арсена в очень популярной во всём мире оперетте Иоганна Штрауса «Цыганский барон».

Принцесса в апельсинах Николетта в опере Сергея Прокофьева «Любовь к трём апельсинам», поставленной в 1926 году в Большом оперном театре государственного народного дома имени К.Либкнехт и Р.Люксембург (в помещении кинотеатра «Великан»). В эти годы сцена этого кинотеатра использовалась как филиал Мариинского театра, которым руководил Н.К Печковский, являвшийся одновременно певцом и режиссером. В этом филиале проходили практику студенты режиссерского отделения Ленинградской консерватории. (Альбом «Театр оперы и балета имени С.М.Кирова», 1983, с.144).

Райская птица Сирин в опере Н.А.Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» в Мариинском театре (5 марта 1927 г.).

Певица Антония в опере Жака Оффенбаха «Сказки Гофмана».

Ева в опере Р.Вагнера «Мейстерзингеры».

Композитор Желобинский Валерий Викторович (1913-1946).

Александрина в опере «Именины», забытого ныне композитора В.В.Желобинского, поставленной в Михайловском театре в 1935 году. Либретто оперы составлено на основе одной из повестей современника Пушкина писателя Н.Ф.Павлова. В брошюре, изданной в 1935 г, об истории этой постановки есть портрет Марии Александровны в этой роли.

Партию Татьяны она пела многократно, в том числе в блокадном Ленинграде в помещении Театра комедии на Невском проспекте, где 7 ноября 1942 года оперой «Евгений Онегин» открылся Ленинградский городской театр. Дирижировал спектаклем его музыкальный руководитель К.И.Элиазберг. Под управлением Карла Ильича Элиазберга немного раньше 9 августа 1942 года в Большом зале Ленинградской филармонии была исполнена  «Седьмая симфония» Д.Д.Шостаковича, которая стала музыкальным памятником Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.

Ранее газеты сообщали, что во Дворце культуры города Куйбышева оркестр Большого театра усиленно репетирует новое выдающееся произведение композитора. Репетиции 19 февраля 1942 года перенесены из фойе на сцену Дворца культуры. Дирижирует  оркестром народный артист СССР орденоносец С.Самосуд. («Горьковская коммуна,20.02.1942)

Алиса Форд в опере «Фальстаф» Дж.Верди. В книге «Малый театр оперы и балета (1918-1968)» издания 1968 г на странице 50 помещена фотография М.А.Елизаровой в этой роли. В августе 1941 года Малый оперный театр был эвакуирован в г. Оренбург (Чкалов).

— Что происходило в вашей семье с началом войны?

— До войны на третьем этаже нашего дома, выходящего на канал Грибоедова, жили в двух квартирах наши родственники. В одной – тётя Зина, сестра бабушки, в другой тётя Варя и тётя Надя с мамой тетей Нюшей (тоже родная сестра моей бабушки). Тётя Нюша уехала с мужем тети Вари Долининым Михаилом Михайловичем (командующий Беломорской военной флотилией в 1941 г, контр-адмирал) в Куйбышев. Тётя Варя и тётя Надя перебрались в нашу квартиру.

Муж тёти Нади дядя Женя был гитаристом, аккомпанировал Шульженко при поездках концертной бригады на фронт. Затем вместе с концертной бригадой был эвакуирован в Свердловск, куда вскоре уехала и тётя Надя с сыном Сашей.

Надежда (слева) и Варвара в молодости.

Саша Давыдов, сын тети Нади.

«Писательский дом» под № 9 по каналу Грибоедова. Слева видна часть дома по Чебоксарскому переулку. Современный снимок.

Мама Шура сначала работала (пела) в театре Музыкальной комедии, затем в ансамбле Балтийского флота, часто была в поездках, оставляя нас дома одних.

1 мая 1942 г. Продажа билетов на спектакль театра Музкомедии перед зданием Александринского театра (театр тогда выступал на сцене Александринки). - О живом блокадном Ленинграде

Однажды мама уехала в Рыбинск, где отбывал наказание за какое-то происшествие на Ижорском заводе её муж Мазихин Степан Андрианович, директор этого завода. Затем она некоторое время была в городе Красный Холм у Тони. В результате мы с Галькой длительное время оставались дома одни, и соседи отправили нас в детский сад, который находился на улице Некрасова.

Аля в блокадные дни. Ленинград 1941 г. Это единственное сохранившееся фото, снятое отцом А.Г.Пожарским в начале блокады.

— Я читал твои краткие воспоминания о пребывании в этом детском саду, помещённые в изданной в 1979 г  книге А.Адамовича и Д.Гранина «Блокадная книга» (в главе «Ленинградские дети»). В Интернете есть полный текст этой книги. Там есть мини-рассказы и других ваших певцов-блокадников. Где и кто  брал интервью для этой книги?

— К нам приходил в Капеллу и расспрашивал о пережитой блокаде писатель Алесь Адамович.  В его редакции текст получился такой.

«Александра Александровна Агронская, солистка и заведующая нотной библиотекой Ленинградской академической капеллы, милая, с улыбчивыми ямочками женщина, сразу посерьезнела, погрустнела, как только заговорила об улыбках, которых так мало было, которые так редко светились на детских лицах. Жила она в детском доме, блокадном детском доме (мать — «по мобилизации», отец — на фронте).
— Ну а вот дети как себя вели? Кто-то ел сразу, кто-то прятал, да?
— Вы знаете, я могу только сказать, что мы очень мелкими частичками ели. Мы никогда не кусали хлеб, а отщипывали, отщипывали кусочки хлеба и брали в рот.  И  в столовой (у нас была большая комната, где мы, все дети, ели), в столовой мы по очереди имели возможность облизывать кастрюли после второго, ну, после каши…
— А очередность кто устанавливал?
— Воспитательница. Нас там много детей было.
— По очереди или в порядке поощрения?
— Нет, это по очереди. Вы знаете, я думаю, что мы не очень озорничали. Нас, по-моему, не за что было наказывать, только расшевелить можно было. Во всяком случае, когда я в школу пошла…. Вот запомнила имя своей учительницы в первом классе — Елена Игнатьевна. Это была двести вторая школа, на Желябова… Она, когда мы впервые чему-то засмеялись в классе, — это уже было, наверно, в сорок четвертом году, в конце, класс почему-то захохотал, — она после этого пошла по домам, обошла родителей и всем говорила: «Сегодня ваши дети смеялись!» Это было самым важным сообщением.
— А детский дом  где был расположен?
— Детский дом был на улице Некрасова. Там церковь какая-то снаружи, а во дворе у нас был детский дом. Во время одной из прогулок этот детский дом был разбит снарядом. Дети не пострадали, нас перевели в другое наше помещение.
— А в самом детском доме не удавалось вас рассмешить?
— Я думаю, нет, хотя мы и танцевали. Вот Лисичкой я была…. Еще помню — у нас постановка была, «Снегурочка», и я там Снегурочкой была, пела, но, наверно, это было не очень весело, я так думаю.
— А дети все вашего возраста или были и постарше?
— Были и старше дети, были и моложе.
— А потом из детского дома вернулись домой?
— Да, из детского дома я вернулась домой вместе с сестрой.
— А отец?
— А отец у меня недавно умер. Он всю войну прошел. Он был в Германии. А потом работал — хочу похвастать! — в экспедициях. На «Оби» и «Лене» ходил в Антарктиду. И сейчас его именем названа банка в Антарктиде.
— Агронский?
— Нет, Пожарский.
— А почему у вас другая фамилия?
— А вы знаете, я замуж вышла. — Смеется. — Вообще, конечно, воспоминаний много, в основном не очень веселых. Мне страшным показался тогда даже день снятия блокады. Мы с сестренкой и мамой были дома. Мы жили в самом центре города — на улице Софьи Перовской. Здесь, вы знаете, канал Грибоедова, все рядом, самый центр города. И ничего по радио я не слышала, никаких объявлений, ни сестра, ни я. Мы с мамой вышли на улицу, и навстречу попалась мамина приятельница. Она что-то ужасно громко кричала, подхватила маму, и они побежали, а мы с сестренкой остались. И в этот момент такой грохот был! Вы знаете, во время войны такого грохота я не помню и такого страшного ощущения, что что-то рушится…. Весь город осветился. А оказывается, это был салют!.. Мы с сестренкой упали в сугроб. Нас какие-то мужчины военные вытащили оттуда, из этого сугроба. Мы страшно плакали. Нас еле-еле успокоили.
— Вы еще не знали, что произошло?
— Да, мы не поняли, в чем дело. Мы вообще не представляли себе, что такое победа. Для детей победа в то время еще была очень отвлеченным, по-моему, понятием. Но к тому времени, ко дню снятия блокады, мы, понимаете, уже что-то ели, нам что-то давали, не только хряпу, ну я вот из школы приносила в кружке кашу, и ее можно было поесть. Нам уже казалось, что это лучше. И конечно, снятие блокады — день этот был очень знаменательным, хоть мы с сестрой очень испугались».

Все же мы попросили вернуться к той учительнице, о которой Александра Александровна рассказала вначале. Упоминание о ней не давало покоя. В первом смехе детей она увидела событие. Она оценила это событие как великое, может быть решающее. Настолько, что обошла всех родителей. Она разносила эту весть как самый дорогой подарок — они смеялись! Они снова смеются!

«— Как вы узнали, что она ходила?
— Нам родители сказали. Я не знаю довоенной судьбы этой учительницы, я не знаю ее домашней жизни во время войны. У меня сложилось такое впечатление, что она жила только школой и только нами. Мы приходили в школу голодные, холодные. Она нас раздевала, смотрела, что у нас внизу надето. Заворачивала (у кого ничего нет) в газету, сверху надевала платье, чтобы дети не мерзли. Если кто-то начинал плакать на уроке, у нее всегда какие-то корочки находились в кармане. Кофта у нее была большая, карманы где-то внизу (может быть, такое впечатление тогда было). Вот она нам давала эти корочки пососать, лишь бы мы не плакали. Во время обстрелов она нас собирала в коридоре и буквально укрывала собой. Очень часто навещала нас дома. Если кто-то из детей хотя бы раз не придет в школу, она в этот же день шла домой. Как она себя чувствовала, я этого ничего, конечно, не знаю, не знаю, была ли у нее семья или она была одна, потому что я у нее проучилась только первый, второй и начало третьего класса.
— И дальнейшую ее судьбу вы не знаете?
— Я ее больше не видела. Я перешла в другую школу. Потом, когда я вернулась в свою школу, ее там уже не было.
— А как ее имя и отчество?
— Елена Игнатьевна.
— А фамилии не помните?
— Нет».
Примечание. После публикации книги  в «Новом мире» позвонили ученики этой учительницы и назвали её фамилию – Николаева.

Детский сад первоначально находился в доме № 31 по улице Некрасова. Там расположен храм  Св. Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова. Ныне в этом доме Историческое подворье Леушинского  Иоанна Предтеченского монастыря.

Вид со двора на дом с храмом, где первоначально находился детсад. Одинокая фигура на снимке – это Александра.

Затем детский сад был переведен в дом на углу Маяковского и Некрасова (Некрасова 18).

— В детском доме вы находились недолго?

— Несколько месяцев. Когда вернулась мама, нас отправили домой. В этот период помню, что ранее упомянутая Лена приносила кофе-суррогат в бумажных пачках. Мама пекла из него лепёшки. Лена приносила ещё и сахарин,  который держали в сахарнице. Однажды она по ошибке положила целую чайную ложку сахарина на стакан чая. Потом мы с Галькой разводили этот раствор целый месяц, и пили сладкий чай. Не помню, чтобы и отец,  который находился в Пулково, приносил продукты.

— Взрослые не сажали овощи на газоне Перовской?  По воспоминаниям блокадников, весной 1942 г ленинградцы копали грядки в Летнем и Ботаническом садах, на площади у Исаакиевского собора на Марсовом поле  и в других местах, на которых выращивали овощи.

— Нет, газоны на Перовской были завалены строительным мусором от разбитых домов, хотя небольшие грядки кое-где были.

— Как-то ты рассказывала, что когда вы оставались одни дома, то открывали окно, садились с Галькой на подоконник, болтали ногами и пели песни. Что вы пели?

— Это происходило уже летом 1943 г после того, как нас выперли из детского сада. Мы изображали главных героев известных оперетт. Пели почти полностью репертуар театра Музыкальной комедии – «Сильву», «Марицу», «Раскинулось море широко» и другие, т.е. всё, что пела наша мама.

Вспомнила и патриотическую песню  в обработке Александра Давиденко о юном барабанщике на стихи Михаила Светлова.

Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо.
Вперед продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов.

Средь нас был юный барабанщик,
В атаках он шел впереди
С веселым другом барабаном,
С огнем большевистским в груди.

Однажды ночью на привале
Он песню веселую пел,
Но, пулей вражеской сраженный,
Пропеть до конца не успел.

С улыбкой юный барабанщик
На землю сырую упал…
И смолк наш юный барабанщик,
Его барабан замолчал…

Промчались годы боевые,
Окончен наш славный поход.
Погиб наш юный барабанщик,
Но песня о нем не умрет.

Далее >> (1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 )